Последний самурай

Пропустил четыре дня, потом вернулся. Сидел на ограде и заставил себя прочесть целую главу из аэродинамики — чтобы доказать, что она мне по зубам. Съел один сандвич с арахисовым маслом. «Сагу о Ньяле» так и не закончил. Не слишком много работал над ней в последнее время. Глупо, наверное, торчать здесь, около его дома. Даже поработать толком не получается. Нет, конечно, я мог бы пойти куда-нибудь еще, где можно поработать. Но с другой стороны, глупо уходить, бросать этот наблюдательный пост, раз уж проторчал здесь в общей сложности неделю.

И тут вдруг я понял, что надо сделать.

Надо пойти и попросить у отца автограф.

Я вернулся на следующий день, захватив с собой книгу «Отважный Кортес» в дешевой бумажной обложке (так называлась книга отца о романе с балинезийской женщиной). Я купил ее в магазине «Оксфэм» за 50 пенсов. Я также захватил с собой «Сагу о Ньяле» в оригинале, Магнуссона, словарь Гордона, книгу о космогонической теории Лапласа и книжку о съедобных насекомых, которую удалось приобрести на распродаже в библиотеке всего за 10 пенсов. Весь остаток дня можно провести, катаясь по кольцевой линии. Я не думал, что выпрашивание автографа займет у меня много времени. Просто это дело надо довести до конца.

Я подошел к дому в 10.00. Окно на первом этаже было открыто, там о чем-то тихо переговаривались. Я прислонился к стене и стал слушать.

Ты уверен, что не хочешь идти? Ведь тебе вряд ли скоро снова представится возможность увидеть их.

Знаешь, это как-то не в моем стиле. Будет только хуже, если они заметят, что я стану откровенно скучать. А если пренебречь приглашением, они меня возненавидят. Проблема только в одном: ты уверена, что не возражаешь?

Да вовсе я не возражаю. Просто подумала, что ты должен проводить с ними больше времени.

Разумеется, но что поделаешь, если они всю неделю торчат в школе, а насчет уик-эндов у них свои представления. Знаешь, это еще не конец света.

К дому подкатила машина, из нее вышли трое ребятишек.

Машина отъехала.

Дети стояли и смотрели на дом.

Ну что, пошли, сказал один из них.

И они поднялись по ступенькам. Дверь отворилась. Внутри продолжались какие-то споры. Дети сошли обратно по лестнице с женщиной, которую я уже видел. Мужчина стоял в дверях.

Мы сходим в «Планету Голливуд», когда ты вернешься, сказал он.

Они уселись в машину и уехали. Мужчина затворил дверь.

Мне надоело ходить туда-сюда по улице и поглядывать на эту дверь. И уходить тоже не хотелось. И еще я устал думать о том, подходящий ли сейчас момент. Устал думать о том, подходящее ли сейчас время, не оторву ли я его от работы.

Я подошел к двери и позвонил. Прождал, наверное, с минуту. Потом отсчитал одну минуту и еще две минуты. Если он не откроет, уйду. Не стоит стучать и звонить, это только раздражит его. Прошло еще две минуты. Я повернулся и начал спускаться вниз по ступенькам.

На втором этаже распахнулось окно.

Погодите, через минуту спущусь, крикнул он.

Я вернулся к двери.

Прошло еще две минуты, и дверь отворилась. Чем могу помочь? спросил он.

Волосы у него были каштановые, с проседью, лоб исчерчен морщинами. В бровях виднелись седые волоски, и глаза под этими густыми бровями казались какими-то особенно большими и светлыми. И напоминали глаза какого-то ночного животного. Интонация чуть небрежная, голос мягкий.

Чем могу помочь? снова спросил он.

Я от благотворительной организации «Христианская помощь». Собираю пожертвования, к собственному изумлению пробормотал я.

А почему у тебя нет кружки или ящика? спросил он даже не глядя на меня. И потом, мы не христиане.

Ничего страшного, сказал я. Я и сам еврейский атеист.

Очень мило. Теперь он улыбался. Но коли ты еврейский атеист, почему собираешь пожертвования для «Христианской помощи»?

Мать заставляет, ответил я.

Но если ты еврей, твоя мать, по всей очевидности, тоже еврейка?

Да, еврейка, ответил я. Поэтому и не разрешает мне воровать из еврейских благотворительных фондов.

Сработало просто магически. Он громко расхохотался. И сказал: Может, прибережешь эту шутку для комического ревю?

Я сказал: Разве красный нос — это смешно? Знаю, знаю, люди смеются лишь когда кому-то причиняют боль.

Он спросил: Почему это у меня такое ощущение, что ни в какой христианской благотворительной организации ты не состоишь?

Я сказал: Просто хотел получить у вас автограф, но такие вещи с налета не делаются.

Он спросил: Вот как? Значит, ты хочешь автограф? А сколько тебе, если не секрет?

Я спросил: Вы что, раздаете автографы только лицам, достигшим совершеннолетия?

Он сказал: Есть на свете люди, для которых мое имя чуть ли не ругательство. Но, кажется, это не тот случай. Ты еще слишком молод. Или это очередной обман? Небось собираешься сбыть этот автограф?

Я спросил: И много ли за него можно выручить?

Тут он заметил: Думаю, тебе придется немного подождать.

Я сказал: Что ж, не возражаю. Кстати, книжка у меня с собой.

И снял с плеч рюкзак.

Он спросил: Это первое издание?

Я сказал: Не думаю. Она же в бумажной обложке.

Он сказал: Тогда тебе много за нее не дадут.

Я сказал: В таком случае буду хранить у себя, на память.