Последний самурай

Сибилла взяла меня с собой, когда ходила смотреть выставленную в галерее «Саут-Бэнк» «Пусть коричневое = красное». Но я тогда был еще слишком мал, чтобы оценить этот шедевр. Затем, в 1995 году, когда мне исполнилось восемь, мы с ней ходили на Серпантин, озеро в Гайд-парке, где в павильоне было выставлено полотно под названием «Пусть синее = синее». Сама Сибилла считала, что «Пусть коричневое = красное» и «Пусть синее = синее» должны стать определяющими и программными художественными произведениями первой половины следующего века, как бы его знамением, и что будущие художники неизбежно станут воспринимать их более снисходительно. Что касается меня, то я отдаю должное мастеру, но не могу сказать, что он принадлежит к числу моих любимых живописцев.

И вот теперь я вспомнил, что художник, должно быть, посылал кого-то к моряку передать эскиз с открыткой. Вспомнил также, как он настаивал, что моряк должен увидеть все сам, собственными глазами. Вспомнил, как он блуждал в белизне Антарктики. И подумал, что если попросить у него денег на путешествие через Анды на муле, он даст.

Некогда мастерская художника располагалась в помещении старого склада, что на причале Батлера, неподалеку от моста Тауэр. Затем тут все кардинально переделали и реконструировали — еще до того, как он стал заколачивать миллионы на продаже цветовых полотен. И он перебрался на старую фабрику рядом с Коммершиэл-роуд, обнаружил там ванну в вагонетке с откидным кузовом, перетащил ее в цех и сам подсоединил к водопроводу. Затем ему удалось продать «Пусть коричневое — красное», а ко времени создания «Пусть синее — синее» цены на недвижимость взлетели до небес, но художника это не остановило. Теперь он был достаточно богат, чтобы приобрести в собственность уже целый склад на Брик-Лейн, который должны были реконструировать. Именно там и обитал художник, когда бывал в Лондоне, хотя большую часть времени все же проводил в Нью-Йорке. Иногда летал в Южную Африку или Полинезию, но толку от этих поездок было мало.

И вот я вычитал в газете, что он вернулся в Лондон, на ретроспективный показ своих произведений, который должен был состояться в галерее «Уайтчепел-Арт».

Я сел в метро, доехал по кольцевой до Ливерпуль-стрит и вышел на улицу.

Сперва пошел на выставку, чтобы сориентироваться на месте. Вход там оказался платный, видимо, этот факт был призван подчеркнуть значимость самого события, а также являлся доказательством того, как быстро все меняется в мире искусств. Когда художнику было за двадцать, он считался всего лишь многообещающим, подающим определенные надежды живописцем. Но, сотворив в двадцать семь лет полотно «Пусть коричневое = красное», тут же поднялся на совсем другой уровень, и карьера его с тех пор все время шла по восходящей. И теперь уже устраивали ретроспективные показы его полотен и даже сравнивали его с Ивом Клайном.

Посмотрев выставку, я пошел в приемную и спросил:

Не подскажете, как найти мистера Уоткинса?

Девушка, сидевшая за стойкой, улыбнулась мне.

И сказала: Не думаю, что он сейчас здесь. Нет, он, конечно, приезжал на открытие, но каждый день сюда не заходит.

Я сказал: Но у меня для него послание от мистера Креймера. Вот я и подумал, что он здесь, потому что всюду его искал, но не нашел. Не подскажете, где он может быть?

Она сказала: Можете оставить записку у меня. Я передам, когда он появится.

Я сказал: Но это очень срочно. И потом мистер Креймер велел передать ему в собственные руки. Вроде бы где-то здесь неподалеку у него мастерская, да?

Она сказала: Не уверена, что вправе делиться с вами этой информацией.

Я сказал: В таком случае можете позвонить в офис мистеру Креймеру, уверен, они подскажут, где его можно найти.

Она набрала номер, там было занято. Пыталась дозвониться еще несколько раз, но бесполезно — там все время было занято. Тут подошли какие-то люди и попросили помочь. Она помогла им, потом снова набрала номер, и там опять оказалось занято.

Я сказал: Послушайте, я все прекрасно понимаю, вы делаете свою работу. Но что, если случится самое худшее? Мистер Креймер послал меня по очень важному делу, и если я не передам мистеру Уоткинсу информацию, может провалиться миллионная сделка. Вы что же, думаете, мистер Креймер послал меня только за тем, чтобы мистер Уот-кинс дал автограф какому-то странному парнишке? Ошибаетесь! Что тут ужасного, если вы назовете адрес? Вот потерять миллион долларов — это действительно ужасно!

Она засмеялась.

Это вы ужасны, сказала она.

Написала что-то на листке бумаги и протянула мне.

Так уж и быть, сказала она. А теперь скажи-ка мне правду. Тебя действительно послал мистер Креймер? Я сказал: Само собой. Послал. И вытащил из кармана конверт. Вот, видите? Ладно, я пошел!

Она сказала: Нет, погоди. И протянула мне еще один листок бумаги.

Я выбежал из двери.

Фабрику окружала каменная стена с большими ржавыми металлическими воротами, наверное, для проезда грузовиков. В одной из створок ворот была небольшая дверца. Она оказалась запертой. Я пару раз надавил на кнопку звонка, потом заколотил в ворота каблуком, но никто не вышел.