Последний сеанс

– А вот эта замечательная девочка рядом со мной, – моя тезка Олечка. Олечка, ну, что краснеешь, поздоровайся с новеньким!

Полная мужиковатая девица лет тридцати с пунцовым лицом и пунцовой шеей с болью приговоренной к убою коровы взглянула на Артема и тут же отвела глаза. Артем еще никогда не видел, чтобы кто-то вот так до синевы краснел. Олечка стала сиреневой от смущения.

– Олечка такая юная, а уже помощник нотариуса. Серьезная и цельная девочка. Пришла в группу угрюмой. Но я, то есть мы, – кивок в сторону Воронович и других девочек, – расшевелили ее быстро. Смотри, какая теперь веселая и румяная.

На четко выделенном «румяная» Олечка вскинулась и снова поникла, выставив пылающий лоб.

Довольная Карабасиха счастливо отметила:

– Девочки меня знают и не обижаются. На меня грех обижаться! Очень я открытый искренний человек. Меня за то и любят, что я вся, как на ладони, ничего не скрываю. Все, как есть, говорю. Правду человеку – прямо в глаза.

– Мы, молодой человек, душу сюда приходим освобождать. С помощью гениального Метода известного психотерапевта – кивок на ноги Воронович. – Много в душе грязи у нас. Много. Ты еще и сам не знаешь, сколько ее в тебе. Грязь мы оставляем здесь. Выходим из класса – чистые и свежие, как младенцы. Я молодею от этих сеансов. Прихожу домой, смотрю на себя в зеркало и думаю, ну, прям девочка. И красавица – не хуже Анечки.

Ольга Ниловна загоготала. Артема передернуло от возмущения, но он справился: пригладил волосы, забросил ногу на ногу и изобразил 100% вежливого внимания.

– Если хочешь остаться с нами, мы должны все знать про тебя, – продолжала распинаться Ольга Ниловна. – У нас не принято скрытничать. Так ведь Таня?

Из тени дивана мило и грустно улыбнулась Артему худенькая девушка.

– Двадцать один год, не больше, – подумал Артем, – но выглядит совсем детём. Робким, очень воспитанным…

– Теплее, – почувствовал Артем, – тут теплее, эта не съест, – он ободряюще кивнул Тане, стараясь отзеркалить, как он учился на тренинге «Как вести толпу за собой», милую улыбку девушки. По вспыхнувшим детской застенчивостью глазам Артем понял: сработало. Ольга Ниловна затрубила дальше, но Артем, ободренный одной победой, уже не чувствовал себя беспомощным.

– Таня была скрытной девочкой. Месяц молчала. Клещами пришлось вытаскивать из нее ее историю. Да. Ради ее блага. Мы-то думали, что за беда у девочки? Что за тайна такая? Оказалось, плевое дело. Ей Богу, – Карабисиха сухо сплюнула на пол, сделала растирающее движение подошвой, – плюнуть и растереть. Любовь несчастная… такая. Будто бывает любовь счастливая. Главное, к кому? К преподавателю какому-то в институте, ловеласу лысому!

Таня молчала и стойко улыбалась.

– Вообще не понимаю, – встряла еще одна девушка, крепкая, напористая. – Я – Лена, если что, – кивнула она быстро Артему, – лично мне даже представить противно, как можно целоваться со стариком, не то что – в постель к нему… Брр…

– Лена у нас самая честная, – Карабасиха не могла позволить идти разговору самотеком, – всегда что думает говорит – прямо как я! Вот это качество в ней уважаю!

– Старики разные бывают, – отозвалась брюнетка, которая показалась Артему пугающе самоуверенной. Она резко активно жестикулировала ярко наманикюренными руками в браслетах. – Вот, к примеру, режиссер Кончаловский. Такой старик мог бы себе моложе Высоцкой найти… Или Спиваков… Лично я от такого старичка как Спиваков ни за что не отказалась бы. Только увижу, как он за дирижерский пуль прыгает, мурашки идут. Вот мужчина! Настоящий мужик и в семьдесят настоящий!

– А Жасмин я люблю – да-да, вот такое красивое имя у нашей тут главной умницы, – подтянула вожжи Карабасиха, – так это за мудрость не по годам. Это верно! Сколько Тань, твоему-то мужику было? 65? Да это мальчик ведь еще совсем!

Карабасиха загоготала. Артем заметил, что перестал моргать и аккуратно поморгал.

– Танюше нашей мы сразу честно сказали… Да, девочки? – девочки по команде закивали, – ее несчастье от распущенности! Женщина должна себя в детях реализовать, в заботе о них и о муже. Любовь там, страсть – пятое-десятое. Тогда и к развратникам всяким не потянет, и горя от них не будет! Его – Бог судья – дело понятное – на молоденькую потянуло. Но и самой нужно голову на плечах иметь. Ей ведь что захотелось – пикантных приключений, профессору в штаны залезть… Прости меня, Таня, я ведь честно с тобой, как со своей дочерью, всегда что думаю говорю, всю правду-матку, на меня обижаться нельзя, грех на честного и чистого человека обижаться… В штаны залезть к профессору, мол, не прыщавый сокурсник потискает за углом, а уважаемый человек! Распущенность это, да и только.

Таня подложила руки под попу, сгорбилась и опустила голову:

– Он не профессор был, всего лишь доцент, – тихо вставила Таня. – Его никто в институте нашем не уважал. У нас вообще в институте никто никого не уважал.