Последний сеанс

– Ты не обиделась на меня, нет? – крутился он вокруг нее. Артем и сам не понимал, что произошло. И почему ему стало вдруг так холодно и неуютно.

Произошло вот что – свечение погасло. Минуты, запрограммированные в кабине солярия истекли. Лампы внезапно отключились, работал включенный вентилятор, вытягивая из кабины остатки жара: пожалуйста, выходите.

Таня достала телефон. Тридцать семь пропущенных вызовов от мамы, которых она не услышала пока счастливо проводила время. Впервые в жизни с молодым блестящим остроумным красивым модно одетым галантным веселым чудесным… Чудесным. Молодым. Человеком. Впервые в жизни.

– Мне на самом деле нужно в туалет, – смело и бодро сказала Таня. И попробовала снова засмеяться.

Они сели в кафе друг против друга. Обоим стало неловко. Будто и впрямь прошедшие часы были не беззаботным невинным ребяческим весельем, а случайной страстью, накатившей на двух совершенно незнакомых людей в удобном для этого месте. Но как люди интеллигентные, они, вместо того, чтобы, поправив беспорядок в одежде, разойтись в разные стороны навсегда, решили познакомиться.

– Мама звонила, – поежилась Таня, – 37 раз.

Артем присвистнул:

– Почему ты ей не перезвонишь?

– Не хочу портить сейчас настроение. Приду домой – тогда пусть портит.

Таня обняла ладошками чашку с чаем. Сейчас она снова была похожа на того нескладного ребенка, которого Артем увидел на сеансе.

Артем кивнул.

– Мне мама никогда не звонит. Звонит всегда отец, а мама дышит рядом и громко говорит отцу: Передай ему…, и отец передает: «Норди, мать сказала…» Но я и так уже услышал, что мама сказала. Ты давно ходишь к Воронович?

– Около месяца.

– Ты знаешь, я, наверное, больше не приду. Это у вас черт знает что там, а не группа психотерапии. Одна эта бабища страшная чего стоит… Ваша эта – Ольгниловна или Ольгпална – просто Карабас Барабас. И другие, прости, но дуры редкие. Воронович вообще никак не вмешивается, будто нормально платить за то, чтобы слушать сивый бред кобыл. Ну, как на подбор, ведь…

Артем хотел соврать в духе, если бы я тогда не заметил тебя, то вообще еще с середины сеанса ушел, но почему-то не смог так…Тане и сказал:

– Я хотел с середины сеанса уйти. Просто ждал, чем все это закончится. Хотелось увидеть эти магические обряды Воронович, про которые так много говорят.

Таня кивнула.

– В первый раз всем бывает жутко и странновато. Потом привыкаешь. Не знаю, что бы со мной было без этих сеансов. Они многое освобождают внутри, много всякого – ну, самого нехорошего – и тогда уже жить без них можешь. Лично я – не могу. А то, что Воронович молчит и не вмешивается, думаю, это специально… Может это так в Метод заложено, что мы сами должны что-то понять и что-то сделать, только я вот не знаю что… еще не поняла.

– Но ведь нельзя же так! Тебя ведь первую на этих сеансах…. Почему ты это терпишь?

Таня опустила голову, по тонкой коже, которая теперь выглядела очень сухой и слишком тонкой, вдоль рта легли скорбные, как у маленькой старушки, складки.

– Я не терплю, мне больно. Но может так и надо, – она прижала плечо к уху, точно защищаясь.

Артем отметил и это жалобное «надо-оо» и эту детскую защиту плеча, со стуком выставил локти вперед и придвинул лицо к Таниному:

– Не понял, что надо? Чтобы больно было? Кому надо? Тебе? Или вашей Карабисихе? Или тем дурам, которые кайф ловят, когда промывают тебе косточки?

– Ты не прав. Ты был один раз. Там всем бывает больно понемногу. Всем достается.

– Бред какой-то! Групповой мазохизм, а не психотерапевтические сеансы…

Таня замолчала. Артем расходился, наседая на Таню, пытаясь ей доказать, что Артем не какое-то там ничтожество, чтобы с ним обращались так, как сегодня. Но Тане даже в голову не пришло подумать об Артеме как о ничтожестве. Она искренне не понимала, почему Артем так некрасиво сейчас расходится.

– Ага, всем достается от этой старой дуры… И все молчат.

– У нее здоровье слабое, – Таня стала защищать Ольгу Ниловну. – Она знаешь, бывает совсем слепнет. Мне девочки сказали. Ну, вообще ничего не видит, и ее на скорой отвозят. Мне ее жалко и девочкам ее жалко. Может поэтому мы и молчим, если даже она через край хватает. Она давно в театр ходит. Может у нее драма покруче нашей.

– Ага, драма. Ненависти через край. Понимаю. Это называется «ослепнуть от ненависти».

Артем зажмурил глаза и стал шарить руками по столу, как слепой. Задел чашку, опрокинул сахарницу. Потом открыл глаза и первым расхохотался. Таня вслед за ним. Им стало легче.

– Ну, а ты… Если не хочешь не говори… Но мне правда, как новичку, важно знать, что за история у тебя – ну, та из-за которой ты пришла к Воронович?

Таня не хотела говорить. Но была так благодарна Артему за прогулку и вот даже за эту шутку со слепым, что сказала: