Последний шаг

— С того момента, как вы узнали, что я не представляю госбезопасность, ваша храбрость возросла…»

Адвокат, сидевший по ту сторону письменного стола, раздраженно пробурчал:

— Какая наглость! Какая наглость!

— «Сударь, кем бы вы ни были, но вы испытываете мое терпение… Не забывайте, что вы в моем доме. Считаю нашу беседу оконченной…»

Маноле Брашовяну успел шепнуть офицеру:

— Я поднялся и стал ждать, что он тоже встанет, но он и не собирался уходить.

— «Не будьте столь нетерпеливы, господин адвокат… Прошу вас, сядьте на место! (Пауза.) Так… Двадцать лет назад вы были официальным защитником Кодруца Ангелини, не так ли? Меня радует, что вы начинаете припоминать. По этому случаю вы соблаговолили по требованию секретной информационной службы дать подписку о неразглашении секретов судебного разбирательства по делу Ангелини… Так это было или я ошибаюсь?

— Нет, вы не ошибаетесь».

Маноле Брашовяну остановил магнитофон и пояснил:

— Вначале я был склонен думать, что после пашей беседы вы решили подвергнуть меня проверке… Глупо, конечно, но такие мысли приходили мне в голову…

Фрунзэ молча посмотрел на него: ему было неудобно сказать, что обстановка, в которой происходит прослушивание, действует на нервы. Несмотря на свое возбужденное состояние, адвокат все же уловил нетерпение собеседника и снова включил аппарат.

— «Хотите, я покажу вам документ, который вы подписали летом сорок четвертого года?

— Если он при вас… почему бы и нет?

— Он у меня в фотокопии. (Пауза.) Пожалуйста! Убедились?

— Убедился… Но я никак не могу понять, что же вас все-таки привело в мой дом в столь поздний час.

— Вы дали подписку о неразглашении секретов… Но вы нарушили свое обязательство, о чем мы были вовремя оповещены. Более того, вы составили описание судебного процесса, Однако благодаря секретарю, который тогда служил у вас, описание оказалось в наших руках.

— Прошу не упускать из виду: я доктор юридических наук и знаю, что представлял собой в правовом отношении подписанный мною документ тогда и что он представляет собой в настоящее время. Я брал обязательство не перед частным лицом или организацией, а перед признанными конституцией государственным учреждением и законом…

— Я не собираюсь вам возражать. В сущности, господин Брашовяну, мы полагаемся на вашу прозорливость и профессиональную сообразительность. Я уполномочен…

— Как вы сказали? Вы уполномочены? Кем же? Разумеется, если мне позволено будет узнать…

— Я уполномочен довести до вашего сведения, что подписанное обязательство сохраняет силу даже по прошествии двадцати лет.

— Предъявленный вами документ автоматически переходит в юрисдикцию нынешнего государства. Таким образом, если у вас есть ко мне какие-либо претензии, прошу вас вызвать меня куда следует и там в соответствии с законом предъявить мне обвинения, которые вы сочтете нужными. Кроме того, вы не ответили мне на вопрос: кто же вас уполномочил? Уже поздно…

— Однако вы опять торопитесь. Я советую вам терпеливо выслушать меня до конца. Что верно, то верно, я не майор госбезопасности. Что касается меня — прошу вас внимательно выслушать, — я принадлежу к старому аппарату секретной информационной службы… Надеюсь, теперь вам ясно?

— К сожалению, нет… В сущности, чего вы от меня хотите?

— Прежде чем ответить на этот вопрос, я открою вам один секрет… Вероятно, это не доставит вам удовольствия, но у меня нет иного выхода… Вы были назначены официальным защитником Ангелини не случайно, а по указанию секретной информационной службы. Повторяю, по указанию секретной информационной службы.

— Любопытно! Если бы не столь поздний час, меня бы очень заинтересовало ваше заявление. Я ведь и не знал, что пользовался таким доверием секретной информационной службы.

— На вас было заведено досье…

— Итак?

— Выслушайте меня до конца, а уж потом, если сочтете нужным, вызовете милицию или госбезопасность. Вы были легионером[12], не так ли? (Пауза.) Надо ли повторять мой вопрос?

— Ну и что из того? Тогда это было модно. Зеленая рубашка, черные брюки, портупея…

— Конечно, для некоторых это было просто модой… Но в январе сорок первого года, после ликвидации мятежа легионеров, вы спрятали здесь, в этом доме, Хорию Симу[13]. А его в это время разыскивали власти… Мы-то знали, что он скрывается у вас. По соображениям высшего порядка мы не стали его арестовывать здесь. Что это вы перестали улыбаться, господин Брашовяну?

— К чему вы клоните?

— После мятежа, когда страсти поутихли, вы публично отреклись от легионерского движения и поклялись в верности маршалу. Как видите, и это мы знаем. И это фигурирует в вашем досье…

— И что же вы все-таки хотите от меня?

— Ничего особенного. Вы не должны разглашать секретов судебного разбирательства по делу Ангелини.

— Так ведь я до сих пор молчал. Я не помню, чтобы когда-нибудь даже заикнулся о деле Ангелини, хотя в качестве официального защитника и выступал только один-единственный раз. К тому же прошло двадцать лет…