— Чего заранее себя хоронишь? Еще наверстай свое. Порадуйся жизни. Ты неплохо выглядишь, не спеши. И всегда помни, ты очень нужен нам. Мы любим тебя…
— Спасибо, сынок! — отвернулся человек, достал платок, вытер взмокшие глаза и до самой деревни не обронил ни слова.
Коля с восхищением смотрел на встречу родителей. Его приходам, возвращениям, никогда вот так не радовались даже в самом начале семейной жизни.
Мать, словно помолодела. Она, не скрывая, радовалась возвращенью мужа. Называла так ласково, что Петр Алексеевич сразу забыл о возрасте и болезнях, выпрямился, улыбался озорно, даже пытался поднять
мать на руки. А когда Николай засобирался в город, оба вышли проводить его к дороге и долго махали ему вслед.
Человек так и запомнил их, обнявшихся, прижавшихся друг к другу, со счастливыми улыбками на лицах. Они сохранили свою любовь до конца.
Когда вернулся домой, увидел зареванную Анжелку. Та лежала на диване и никак не могла успокоиться. Подушка под щекой была мокрой.
— Что случилось? Кто обидел? — подошел к дочери Николай.
— Вика с мамкой! — выдавила сквозь рыдания.
— За что?
— Назвали лентяйкой, грязнулей, за то, что убрать не успела, а я уроки делала, чтоб двойки исправить, ведь обещала тебе. Так они вдвоем налетели. Обозвали последними словами, а за что? — взвыла громко.
— Так ты решила совсем ничего не делать и у меня? Слезами пол не вымоешь, а и уроки не сделаешь. Давай умойся и за дело берись. Обижаться все умеют. Ты докажи на что способна. Вот тогда будешь права!
Девчонка послушалась. Пока Николай сходил в магазин, Анжелка убралась в квартире и разогревала ужин.
— Пап, а почему дед уехал от нас в деревню? — спросила вернувшегося отца.
— Он ни от нас, к бабуле уехал. Теперь они вместе.
— А почему бабка не переехала к нам, в город? Ведь в деревне совсем плохо!
— Кому как. Она там родилась, а город никогда не любила. Я это хорошо помню, — рассмеялся Николай.
— За что не любила город? Разве здесь хуже, чем в деревне? — не поверила Анжелка.
— В городе пыльно, шумно, дышать нечем. Мать все время жаловалась на головную боль. Потом бронхи сдавать стали. Очень плохо спала ночами. Да и народ сложный, не сравнить с деревенским, простым и открытым. Мать терпела, как могла. Но когда я закончил школу, уговорил отца отпустить ее в деревню. Жаль стало человека. Трудно они расстались. Но так было нужно. Мы все это понимали. Когда мать уехала, отец даже плакал. По выходным ездил к ней. Я тогда редко бывал в деревне. Учился в энергоинституте, и о матери не переживал особо. Ведь у нее был отец, он не упускал случая сорваться в деревню. А тут я женился. Короче, жизнь закрутила.
— Пап! Ты с мамой долго дружил? Где познакомился с нею?
— Садись за уроки! Хватит болтать. Нашла о чем напомнить! Я об этом хочу поскорее забыть, выкинуть из памяти, как дурной сон!
— Вот это круто! А мама говорила мне, что ты ей все мозоли на пятках отдавил, бегая за нею следом!
— Молодой был и глупый! Теперь бы и не оглянулся, на пушечный выстрел не подошел бы!
— И куда она подевалась — твоя любовь? Совсем ее потерял. А может, вовсе не любил, просто показалось. Не может быть, чтоб из любви злоба выросла. Такого не случается! — не верила Анжелка.
— Ты когда-нибудь ругалась с друзьями?
— Даже дралась, — призналась девчонка.
— И сегодня не всех простила?
— Нет, мы помирились. Но уже не дружим.
— А почему?
— Перестали верить. Без того дружбы нет.
— Вот видишь, как оно получилось, а вы еще дети. И то друг другу не верите.
— Конечно! Вот ты мамке верил, а ей теперь по ночам какой-то дяхон звонит. И они подолгу болтают. Я даже засыпала, уставала слушать. Тебе, наверное, тоже тетку завести надо. А то все время один.
— У меня вы есть.
— У мамки тоже. Но дяхон имеется.
— Это ее дело. Пусть живет, как хочет. Меня она уже не интересует.
Анжелка хотела еще о чем-то спросить, но к отцу пришли друзья, уговорили, увели с собой в компанию. Николай чувствовал себя неловко. Он давно не был на вечеринках и отвык от них. Здесь же оказалось много женщин. Колю посадили среди них, не дав оглядеться и опомниться. Поневоле человек оказался в центре внимания. И хотя женщины вели себя пристойно, Коля все же замечал лукавые улыбки, озорные подмаргивания, вот одна из соседок погладила руку, другая, словно невзначай ткнула локтем в ребро, другая, проходя мимо, ненароком провела ладонью по спине. Все что-то рассказывали, о чем-то спрашивали Николая, он отвечал не задумываясь.
— Коля! Так ты холостяк?
— У меня две дочки!
— Дети не жена, тем более дочери. Они чужие дети. Не успеешь оглянуться, выскочат замуж и упорхнут от тебя. А ты один останешься!
— Нет! Такое нельзя допустить! — улыбалась вторая соседка, навалившись грудью на плечо Николая. Женщины изрядно выпили. Стали пораскованнее, расслабились.
— Ты где работаешь?
— В инструментальном цехе? А кем?
— Там, я знаю, неплохо получают мужики. Когда-то мой муж на том заводе пахал. Куда делся? Другую подругу нашел и с нею тусуется.
— Вернуть не пробовала? — спросил Коля.
— Зачем? Пусть бесится. Не хочу навязываться.
— А дети есть?