– А! Я и не знал, что это Вертинский… – задумался вдруг Петр Павлович, а потом вдруг с оживлением опять стал говорить, – а ведь знаешь, Катенька, я в своё время не такие песенки пел… Не такие!.. Пел арии, кантаты, хоралы! Драматический баритон! Знаешь, что это?
– Замечательно, Петр Павлович! – не на шутку удивилась Катя, – послушала бы с радостью Ваши записи! Я в классической музыке, к сожалению, мало чего понимаю, но вот Вы меня, может быть, и просветили бы в этой области! Давайте Ваши записи послушаем?
– Записи – непременно послушаем! Только, к сожалению, подходящей аппаратуры у меня, увы, сейчас нет, а через смартфон свой голос слушать я, уж извини, позволить не могу, мне это профессиональные принципы не позволяют, чувство художественного вкуса! А ты представь только, Катенька, каково это выходить на сцену консерватории, где тысячи людей ждут твоего выхода, замирают в ожидании, трепещут от каждого звука твоего могучего голоса, наполняющего огромный зал, а затем, когда ты кончил, взрываются бурными, несмолкающими аплодисментами!
– Да уж, Петр Павлович, боюсь мне этого не понять, – произнесла Катя, опять размышляя о чём-то, хотя рассказ явно её заинтересовал.
* * *
Люди на улице не без удивления посматривали на стройную девушку, сгибающуюся под тяжестью огромного туристического рюкзака, однако упрямо и энергично шествующую по скучным серым улицам спального района. Несмотря на рюкзак, её трудно было бы принять за туристку из-за одежды, светлого пальто и джинсов, и совершенно неспортивной обуви. Только девушка не замечала удивлённых взглядов, она заранее радовалась и надеялась на успех своего замысла. Теперь её подопечный, во-первых, получит хороший повод для приятных воспоминаний, что, конечно, очень подбодрит его, во-вторых, у неё с ним теперь будет интересная им обоим тема для общения, да и её он просветит в малознакомой ей, хоть и интересной теме! В классической музыке!
Поднявшись в лифте на этаж и зайдя в квартиру, она обнаружила Петра Павловича на его обычном месте, в кресле, с удивлением наблюдающим за её появлением, – он уже по звуку её шагов, ставших из-за ноши тяжёлыми, понял, что Катя зачем-то несёт что-то, едва ли соответствующее её физическим возможностям, и, весьма заинтригованный, пристально смотрел на неё. Катя особенно приветливо поздоровалась и опустила, наконец, на пол свой тяжелый рюкзак, переводя дыхание.
– Что это? – спросил старик.
– Сейчас увидите! – весело сказала Катя, развязывая рюкзак, глаза её, несмотря на явную усталость, горели детским задором, щёки раскраснелись, а на лбу выступили мелкие капельки пота, – выпросила на день у одной старой подруги, меломанки, очень дорогая, говорит, вещь! Непросто же это было!.. Но теперь, Пётр Павлович, Ваш голос мы сможем услышать достойным образом, в достойном качестве, – через настоящий музыкальный центр! Ну, а записи Вы мне поможете сейчас найти в интернете – скажите произведение в Вашем исполнении, с которого начнём, может быть, хор или оркестр, в сопровождении которого выступали? Сейчас быстро найдём!
Старик, до того сидевший, широко раскрыв глаза, как будто ничего не понимая, вдруг начал странно каркать и трясти головой. Маша успела даже испугаться, что с ним что-то происходит, пока не поняла, что он весь заходится от смеха.
– Катенька!.. – от смеха он с трудом говорил, – Дурочка! Да я пошутил про пение! Я и думать уже забыл! А ты эту бандуру припёрла! Ну, спасибо, хоть повеселила! Давно так не смеялся! Ой, давно!
Старик продолжал заливаться своим смехом-карканьем. Катя почувствовала, что пол уходит из-под ног и не хватает дыхания, затем бросилась прочь из квартиры, словно за глотком свежего воздуха, захлёбываясь от рыданий. «Зачем я ввязалась во всё это?! Зачем мне нянчиться с этим моральным уродом?! Меня же сам научник звал в аспирантуру! Занималась бы сейчас любимой литературой!» Сбежав зачем-то вниз по лестнице, она тут же вдруг бросилась обратно вверх, вбежал в квартиру, не обращая внимая на притихшего уже старика, схватила опять рюкзак и поспешила вниз, на улицу, по дороге вызывая такси, на которое ранее пожалела денег. Старик же остался снова один, начиная, наконец, понимать, что не на шутку обидел её.
Пётр Павлович вдруг ощутил страх – ему вдруг стало именно страшно от мысли, что Катя больше не придёт, что она – уж, конечно! – теперь уволится, а он останется… Не то чтобы совсем один, нет, будет приходить какая-нибудь другая социальная работница, более профессиональная, сдержанно-дружелюбная, слегка холодная, в возрасте… Или флегматичный улыбчивый парень, который был раньше, или… Да мало ли он их видел? Изредка заглянет, как воспоминание из прошлого, Екатерина Петровна… Но сейчас ему страстно хотелось, чтобы была именно она, эта Катя, его последний шанс – он сам не знал на что – он привык уже, вроде бы, думать, что шансов у него нет никаких и ни на что, но что-то, оказывается, уже изменилось с появлением этой Кати.
* * *