Последний шанс

— В полдевятого позвонил Саша. Он живет у матери. Ему к девяти на кафедру. У Генералова — юбилей. Предупредил, что мы должны быть обязательно. А через полчаса после этого позвонили с почты: «Вам телеграмма». Прочитали: «Лукерья Карповна тяжело больна. Приезжай. Тетя Лена». У меня мать — в Кущевской. Всю жизнь страдалица. Было шестеро детей. Попала в хату бомба. Мама в это время на огороде возилась, я, простите за нескромность, по нужде за сарай выскочила. Вот и остались живы. А пятерых собирали потом по кусочкам. Отец не вернулся с фронта. Ближе матери у меня никого нет. Человек она болезненный. Уговаривала ее переехать ко мне в Донецк, — слышать не хочет: «Я, — говорит, — в твоем городе от тоски помру». У нее в станице сад, огород, всякая живность. Кряхтит, стонет, а рано-ранехонько поднимается. От телеграммы я наревелась и забыла о Саше. Побежала на работу, оттуда позвонила Пряникову: «Дай машину...» Он мужик не жмотистый: «Бери...» До шести — на работе. В шесть пятнадцать подъехал Саша. Мне надо было мотнуться по знакомым, разжиться продуктами, в село нынче с пустыми руками не ездят...

Все в рассказе Тюльпановой совпадало с показаниями Пряникова. «Или она говорит правду, или же они с Петром Прохоровичем все заранее отрепетировали... В таком случае Пряников должен знать, для какой цели брала у него Анка машину».

Но если он не знал — дать свою машину для такого ненадежного дела может только идиот, — то не исключено, что Тюльпанова выехала из Донецка одна. А что если Кузьмаков и Дорошенко добирались до мариупольской развилки не на пряниковской машине, а на какой-то другой, с номерами ЦОФ 94—32, и потом решили «сменить лошадей»? Когда на Тельмановском посту работник ГАИ остановил машину, они почувствовали, что ищут именно их, ну и пальнули из автомата, чтобы выиграть время. Если убили (на что и рассчитывали), то пока примут меры — они успеют уйти. Время вечернее. «Жигули» — машина скоростная...

— Но Саша поехать со мной не мог, он на это не спросил разрешения у Генераловой. Я и не настаивала. Можно было бы позвонить Катеньке, но подумала: все равно брать у Пряникова «жигуль»... Вечером, в начале одиннадцатого, явился Пряников, привез ключи. Около трех часов уехал. На следующий день где-то в одиннадцать я взяла в гараже пряниковскую машину. Мотнулась по знакомым, достала сыру, сухой колбасы, хорошей свинины.

— И когда выехали из Донецка? — поинтересовался Иван Иванович. (Факт для протокола.)

— Знаете, как-то не до того было, не посмотрела на часы... Под Волновахой, возле поста ГАИ, была без десяти семь.

«Волновахский пост в пятидесяти километрах от Донецка», — отметил про себя Иван Иванович.

— А мужа так и не предупредили? Вы должны были идти на юбилей к академику Генералову.

— Ну что вы, как можно было уехать, не повидавшись с ним! Он очень мнительный и болезненно реагирует на каждую мелочь в наших взаимоотношениях. Взяла на базе мясо, сажусь в машину, подходит один старый знакомый, — когда-то работал мясником в гастрономе «Ленинград». «Подвези до Северного». Говорю: «До Северного не могу, но на трассу вывезу». Встретились с Сашей в условленном месте. Передала ему мясника и помчалась.

Иван Иванович, внимательно слушавший Тюльпанову, прервал ее.

— Алевтина Кузьминична, давайте уточним кое-что о вашем давнем знакомом. Кто он? Где работает?