Последний шанс

— Да что же это делается! Боже, как вам не стыдно!

Иван Иванович затарабанил кулаками в обшитую черным дерматином дверь. Это не помогло. Тогда он стал колотить в дверь каблуком.

— Крутояров! Перестаньте! Отпустите женщину! Отоприте дверь!

Но все его призывы оставались гласом вопиющего в пустыне.

Иван Иванович заглянул в замочную скважину, в ней торчал ключ. В кабинете выключили свет и ничего не было видно.

Первой мыслью Ивана Ивановича было вызвать дежурного. С топором или пожарным ломиком. Но на это уйдет время, а сейчас дорога каждая минута: за дверью его кабинета творилось безобразие!

В отчаянии он хотел позвать Строкуна: может быть, Крутояров внемлет голосу полковника и перестанет мучить свою жертву? Но Орач представил себе реакцию заместителя начальника областного управления МВД: «Подполковник Орач расписался в собственном бессилии, он не знает, как надо действовать в подобных случаях». А Иван Иванович действительно не знал, что следует предпринять, если в твоем кабинете твой подчиненный при закрытой двери в темноте истязает женщину, к тому же задержанную.

Орач продолжал ломиться в неподатливую дверь. И вдруг она распахнулась. Из кабинета выскочило какое-то существо в оранжевых лохмотьях и опрометью, словно огненный шар, покатилось по коридору. Наверное, надо было попытаться догнать и перехватить истерзанную беглянку, но Иван Иванович поспешил в кабинет. Нащупал на стене у дверей выключатель, зажег свет.

Кабинет напоминал поле битвы. Всё — вверх тормашками. Занавеси на окне оборваны, они валялись на полу вместе с деревянным карнизом. Стулья перевернуты. Орач искал Крутоярова. Тот лежал на полу, за сдвинутыми «лоб в лоб» столами и стонал. У него был крайне неопрятный вид.

Но Орачу было сейчас не до него. Из коридора долетали отчаянные крики Тюльпановой. «Помогите, помогите, люди добрые!»

Иван Иванович бросился за ней. Он представил себе, как растерзанная женщина мечется по коридорам управления.

А Тюльпанова, сбив при выходе дежурного, который попытался остановить ее, выскочила на улицу.

Площадь Дзержинского освещали уличные фонари. Здесь, в сквере, отдыхали на лавочке пенсионеры. Было много прохожих. Площадь Дзержинского — крупный транспортный узел. Отсюда уходят несколько трамваев, связывающих старую часть города — центр — с новыми микрорайонами. В час пик здесь невообразимое столпотворение.

Тюльпанова мчалась по скверу и истерично кричала:

— Помогите! Помогите! Помогите!

Иван Иванович едва догнал ее возле трамвайной линии. Женщина бежала, не обращая ни на кого внимания, и у Орача мелькнуло опасение: бросится под трамвай! Только этого не хватало! Отчаяние придало ему прыти: он схватил растерзанную Тюльпанову за руку и прижал к себе. Думал, будет по-прежнему неистовствовать, но она, увидев его, узнала, припала головой к его груди и разрыдалась.

Сквозь слезы она лепетала:

— Я понимаю... С мужчинами это бывает. Но зачем же так?.. Я же не полено, которое надо колуном... А он... схватил за горло... Думала — удушит.

Вокруг них начали собираться зеваки. Надо было поскорее увести Тюльпанову от чужих глаз. Не то поползут по городу слухи: сбежала-де из милиции растерзанная, избитая насильником женщина...

— Алевтина Кузьминична, пойдемте... Ну, что мы на улице... Сейчас во всем разберемся.

— Нет-нет, Иван Иванович, без прокурора я и шагу не сделаю. — Тюльпанова уперлась маленькими ладошками ему в грудь, стараясь освободиться от невольных объятий. — Он еще там, в лаборатории, в темноте пытался подержаться за мое колено. Вежливо убираю его руку, думаю, ну, повело мужика на нежность. А вернулась в кабинет — и он прямо: «Чего, дура, ломаешься, как елочная игрушка! Если я тебе не помогу, отхватишь срок...»

Нельзя сказать, что Крутояров был неисправимым бабником. Но к «вечно голодным» по этой части его можно было причислить. Жена у него частенько болела, и он жаловался на нее: «Опять к Чайке подалась» (Чайка — известный в городе профессор-гинеколог). Любил Крутояров похвастаться своими мужскими способностями, но в управлении бытовало мнение, что он просто балаболка. Как-то сказал: «Жаль, что я не правоверный мусульманин. Коран учит: «Из всех наложниц, что есть у тебя, — возьми себе в жены одну, две, три, четыре — не больше, чтобы не обидеть их и детей твоих твоим имуществом». Было бы у меня четыре жены — одна заболела — три ей на подмену». Ребята, присутствовавшие на этом разговоре, высмеяли его: «Коран писан не про наши доходы. У товарища Крутоярова и на одну жену с тремя детьми едва хватает зарплаты. А четырех жен, да еще у каждой по трое детей, надо одеть, обуть, накормить, обогреть, укрыть от непогоды. Не обеспечишь — взбунтуются, начнут разбегаться кто куда, взяв себе на память о любимом по волосинке, и станет твоя кудрявая голова похожей на пест, которым в ступе толкут».