Последний шанс

Когда я заканчиваю рисовать жука, я наклеиваю стикер на стол между нами. Она берёт его и начинает пристально рассматривать.

— Идеально.

Она наклеивает его на стол рядом со своим телефоном, и мы снова замолкаем. Я рисую Себастьяна с его игрушечным батоном на верхнем стикере, после чего перехожу к следующему стикеру и так далее. Когда я бросаю взгляд на Рэйн, я вижу, что она разглядывает жука, которого я для неё нарисовал. Я продолжаю рисовать, но краем глаза поглядываю на Рэйн, которая осматривает паб, а затем снова глядит на рисунок у себя в руках.

— Твои работы по-настоящему красивые, Джек. Они заставляют людей останавливаться и разглядывать их, — говорит она.

Я начинаю смеяться.

— А кто сказал, что они останавливаются, потому что картины красивые? Может быть, их шокирует то, насколько они ужасные?

— Ты ведь так не думаешь.

Она права. Я так не думаю. Мне нравятся мои работы. Иначе я бы не стал набивать их на людей на всю жизнь. Но мне проще притвориться, что мои работы отстойные, чем думать о том, как у меня это отняли.

— Красота субъективна, — говорю я.

— Да. Но это не значит, что её не существует.

— Почему ты не стала врачом? — говорю я. — Я давно хотел спросить, но мне не хочется, чтобы ты решила, что я принижаю твою работу. Путешествовать по миру и играть музыку это действительно классно. Но мне просто интересно…

— Зачем я вообще проучилась половину срока в медицинской школе, если собиралась отчислиться и стать уличным музыкантом?

— Я как раз не хотел, чтобы ты это подумала.

— Расслабься, Джек, — говорит она. — Я знаю, что ты не имел этого в виду.

— Хорошо. Потому что это правда.

Она вздыхает.

— Наверное, я предпочла создавать красоту, а не спасать жизни. Такая вот я эгоистка.

Она улыбается, но в её улыбке проглядывает грусть.

— Ты не такая, — говорю я.

Она начинает жевать нижнюю губу.

— Я… ну, мне, правда, нравилась неотложная психиатрия. Я люблю людей и науку, но я никогда не хотела стать врачом. Если коротко, то я поняла, что хоть я и люблю медицину, но музыку я люблю больше. Может быть, это глупо…

— Это не глупо. Мне это понятно. Я зарабатывал тем, что вводил чернила людям под кожу. А теперь я продаю алкоголь. Представь себе мир без искусства и музыки, — я поднимаю на неё глаза. — Представь Ирландию без алкоголя.

Она смеётся.

— Не ты ли только что рассказывала мне о том, как важна красота? Прислушайся к своим собственным словам, ciaróg.

Она вздыхает.

— Думаю, ты прав.

Я делаю последний штрих, закончив рисунок, над которым я работал.

— К слову о важных вещах. Хочешь увидеть кое-что невероятно бесполезное?

— Конечно.

Я приподнимаю пачку стикеров и начинаю быстро перелистывать их. Лицо Рэйн озаряется, когда изображение Себастьяна оживает. Он поднимает игрушечный батон и плюхается на пол.

— Бесполезно, глупо, но важно, — говорит она. — Это мой любимый вид красоты.

А затем приходят музыканты, и Олли подзывает Рэйн.

— Ты посидишь здесь ещё пару минут? — спрашивает она, когда встаёт из-за стола.

Я киваю.

— Отлично, — говорит она. — Я сейчас вернусь.

Я смотрю за тем, как она пересекает паб и приветствует музыкантов. Я не слышу, что она им говорит, но обе женщины начинают смеяться. Я осматриваюсь. Почти за каждым столом кто-то сидит. Паб выглядит именно так, каким я всегда хотел его видеть — местом, наполненным смехом и радостью.

Но я не могу этим насладиться, потому что навязчивые мысли не оставляют меня в покое, и я слишком устал с ними бороться. Мои пальцы не находят себе места, и я продолжаю занимать себя рисунками на стикерах, но даже это не способно заглушить шум моих мыслей.

Я чувствую, как что-то прижимается к моим ногам, и, опустив глаза, замечаю Себастьяна. Я кладу ручку на стол и приседаю на корточки, чтобы его погладить.

— Привет, Себыч.

Себастьян трётся мордой о мою руку. Мне нравится жить у Нины и Олли, но я скучаю по нему. Обычно он не отходит от меня ни на работе, ни дома.

— Как поживаешь, дружище? — спрашиваю я и начинаю чесать его между ушами.

Что мне больше всего нравится в Себастьяне — так это то, что он всегда знает, когда я расстроен. И он может утешить меня, не выказывая беспокойства, не пытаясь помочь и не осуждая меня. Он не спрашивает меня, что я такого сделал, чтобы вызвать это состояние, как мама или Олли. Он просто даёт мне понять, что понимает, с чем я имею дело. Он просто… находится рядом. И это именно то, чего я хочу. Очень сложно бороться с ОКР в одиночку. Но поскольку меня волнует, что чувствуют другие по поводу моего ОКР, мне приходится держать всё это в себе, даже когда мне по-настоящему хочется поговорить об этом с близкими.

— Эй, Кёриг! Привет, пушистик.

Я поднимаю глаза на Рэйн, которая стоит у стола. Она всматривается в моё лицо.

— Ты не против провести прогулочное совещание?

Я бросаю взгляд на противоположный конец паба, где настраиваются музыканты.

— Ты пропустишь начало концерта.

Она пожимает плечами.

— Послушаю в следующий раз. Я провела тут целый день, так что мне не помешает свежий воздух. Это ненадолго. Мы можем прогуляться вокруг квартала или что-то типа того.

— Ну, ладно.