Последний шанс

Мы с Конни обожали деда и маму, но, честно говоря, не очень обращали внимание на отца. В Первую мировую он сражался во Франции, а как всегда говорила мама: «Во Франции воевать – это вам не в парке гулять». Бедняга! У него сильно болело раненое плечо и после отравления ипритом плохо видел правый глаз. Кроме того, как бы это помягче выразиться, папаша был явно со странностями. Наверное, в наше время его бы показали психиатру. Мама говорила, что до войны он был беззаботным парнем. Он пошел воевать, потому что считал это забавой, а когда выяснилось, что на самом деле это не так, возненавидел войну. У папы на глазах погибли три его лучших друга, и он считал, что кто-то должен за это ответить. Когда играли гимн «Боже, храни королеву», наш отец наотрез отказывался вставать. Он, бывало, говорил много и сбивчиво. Мама утверждала, что отец вернулся с войны совсем другим человеком, но мы его знали только таким и поэтому не очень-то ей верили. Мы как будто жили рядом с большой собакой, которой неизвестно что может прийти в голову.

Мы с Конни вели беззаботную жизнь девчонок-сорванцов. Идиллическое существование, право! Такая свобода! Иногда мне бывает жаль современных детей, которых водят в спортивные секции, записывают в балетные кружки и заставляют играть на скрипке. Мы с Конни плавали на лодке куда хотели. Разумеется, нам приходилось каждый день ездить в школу в Гласс-Бэй, но это было нормально! Конни была лучшей ученицей. Учителя считали, что ей надо поступать в университет. Я, честно говоря, училась средне. Была слишком мечтательной. После занятий мы с Конни часами бродили по острову, исследовали реку, удили рыбу и плавали. У нас было свое укромное местечко на пляже возле Салтана-Рокс, где я зарисовывала красивые наряды девушек, а Конни читала детективные романы. Мы приходили домой уже в темноте, очень голодные.

По сути дела, мы были очень избалованными девчонками. Только повзрослев, я стала понимать, как много работала мама и как она уставала. Отец наш был мясником, но, вернувшись с войны, не смог найти работу, и это было к лучшему, как говорила мама, а то еще, не дай бог, со своим больным глазом он отрубил бы себе пальцы. Папа годами пытался получить пенсию как инвалид войны, однако так ничего и не добился. Так и вижу, как он сидит за кухонным столом, сердито диктуя маме письма, потому что сам из-за плохого зрения писать не мог. Чтобы нас обеспечить, маме приходилось работать на швейной фабрике в городе. Когда она возвращалась домой, папа стоял, прислонившись к забору и ожидая, когда ему приготовят чай. Ему никогда не приходило в голову помочь по хозяйству. Как, впрочем, и нам с сестрой. Так тогда было принято. Но мама никогда не жаловалась. Она всегда рассказывала нам смешные истории о том, как сегодня прошел день. Мы с Конни покатывались со смеху. Она вечно теряла вещи. Была такой беспомощной! Потеряет билет на поезд, и приходится потом заговаривать зубы проводнику, чтобы ее не высадили. Знаешь, мама была такой хорошенькой, с вьющимися светлыми волосами! Вероятно, это ее и спасало. Однажды мама случайно опустила в почтовый ящик вместе с письмами конверт со своей зарплатой, и ей пришлось несколько часов ждать почтальона, чтобы тот открыл ящик. Ах, она была чудачкой!

Готовила мама просто великолепно. Нам всем, даже Конни, очень далеко до нее. К тому же мама была талантливой портнихой! Она шила нам одежду без всяких выкроек. Каждый год на Рождество я, бывало, сделаю набросок платья, какое хочу, а она сошьет его мне. Ну вот, жили мы не тужили, пока однажды вечером в августе мама не забыла в поезде свое единственное теплое пальто. Помню, в тот день она приехала домой, промерзшая до костей. У нее сильно стучали зубы, они издавали звуки, похожие на «бррр», однако она, как всегда, хихикала. Конни рассердилась на нее и сказала: «Ты заболеешь, мама». И так оно и случилось. Денег на новое пальто не было, и мама мерзла. Началось с насморка, а превратилось в серьезный грудной кашель. Бывало, она наклонится вперед, опершись руками о колени, и кашляет, кашляет. Сейчас ей бы прокололи антибиотики, и все дела! Когда мы с Конни отвезли маму в больницу в Гласс-Бэй, было уже слишком поздно. Через несколько дней она умерла от пневмонии. Ей было тридцать семь. А теперь, когда врач выписывает мне антибиотики, я смотрю на упаковку и думаю: «Это все, что нужно было нашей мамочке для спасения жизни». Помню, как мы с Конни стояли в больнице, не в силах заплакать или прикоснуться друг к другу и пребывая в сильнейшем шоке. Казалось удивительным, что наша вечно занятая мама нашла время, чтобы умереть. Только в больнице я и видела маму лежащей. Снова телефон, Софи? Хочешь ответить?

* * *

– Потом перезвоню. – Софи машет рукой. – Это важнее.

Роза улыбается ей, отхлебывает чая, откашливается и продолжает рассказ.

* * *

Всего месяц спустя умер и дедушка. Думаю, он был потрясен смертью мамы. Он любил ее. И не только по-родственному. Мне кажется, он всегда был в нее влюблен. В один день жизнь наша изменилась.