Последний шанс

– О, милая, все нормально, это было очень давно, – безмятежно отвечает старушка. – Не надо переживать. Ты прямо совсем как Вероника. Она от возмущения готова была разбить одну из красивых чашек Лауры – мы с трудом удержали ее. Моя правнучка очень разволновалась. Не могла понять, почему я сразу же не обратилась в полицию. Но сейчас другое время. Вы, современные девушки, гораздо лучше информированы и уверены в себе, что, конечно, хорошо. Проблема была в том, что я действительно считала себя преступницей. – Роза похлопывает Софи по руке, как будто успокаивать нужно ее, и говорит: – Ах, милая! Я же принесла фотографию. Она в моей сумке, на кухне.

Софи вскакивает и идет на кухню, замечая, как легко она движется по сравнению с Розой.

На старом снимке запечатлены Конни и Роза с матерью, все три в шляпках и перчатках по случаю поездки в город. Они идут по улице, размахивая руками. Обе девушки смеются и смотрят на мать. Роза поясняет:

– В то время были так называемые уличные фотографы, которые незаметно снимали прохожих. Потом они показывали карточку, и человек мог пойти в мастерскую на Джордж-стрит и по желанию купить ее. Маме стало жалко фотографа, и мы приобрели этот снимок. Это было за несколько недель до того, как она заболела.

– Вы были настоящей красавицей. – Софи смотрит на смеющееся лицо юной Розы. – Право, вы в юности были очень похожи на Грейс, но даже не догадывались, насколько красивы.

– О, я бывала и тщеславной! – возражает Роза. – Взгляни на мои длинные волосы. В то время в моде были короткие стрижки, но я так гордилась своими длинными белокурыми волосами, что отказывалась стричься! – Она гладит лицо матери согнутым пальцем, испещренным пигментными пятнами. – Это то самое пальто, которое мама оставила в поезде. Оно было темно-синего цвета, из хорошей шерсти. – По ее морщинистой щеке сбегает слеза. – Ах, мамочка, глупенькая моя.

Глядя на фотографию беззаботной четырнадцатилетней Розы и думая об ужасных вещах, которые вот-вот должны были с ней произойти, Софи чувствует, что глаза у нее начинает щипать. Она хотела бы вернуться назад во времени и защитить их с Конни. Подвести сестренок к банкомату и снять столько денег, сколько нужно. Купить их маме по кредитной карте новое пальто и отвести ее к врачу. А потом отправиться в универмаг и приобрести целый рулон этого несчастного бирюзового крепдешина. И наконец, врезать Мистеру Яйцеголовому по физиономии и предъявить ему обвинение в сексуальном домогательстве, пока он не успел еще даже и пальцем тронуть Розу.

– Ладно, – говорит Роза. – Продолжу свое повествование. Конни любила повторять, что нет ничего хуже, чем когда рассказчик отклоняется от темы.

* * *

Итак, буквально пару дней спустя Мистера Яйцеголового перевели в другой отдел, а еще через несколько недель я вдруг начала засыпать за прилавком после обеда.

Мне было пятнадцать, я была католичкой, и я забеременела. По тем временам это был страшный скандал, милая. Просто невероятный позор. Я с ужасом думала о том, что сделает со мной отец, когда обо всем узнает. Я представляла себе, как он спокойно берет Библию и забивает меня ею до смерти.

Ну, Конни в конце концов догадалась, и я ей во всем призналась. Помню, как мы сидели на берегу возле Салтана-Рокс. У Конни в руках была палка, которой она тыкала в песок. Пока я рассказывала ей свою историю, она все сильней вонзала палку в песок. В конце концов палка сломалась, и Конни с силой швырнула ее в воду. Потом сестра обняла меня. Поспешно и горячо. В нашей семье не было принято нежничать, так что это дорогого стоило. Это означало, что Конни вовсе не считает меня грязной воровкой, заслуживающей наказания. Потом она подняла другую палку и снова принялась делать дырки в песке, но на этот раз ровными рядами, и я поняла, что она пытается придумать выход. Помню, как с облегчением закрыла глаза, потому что теперь это была проблема Конни. Я полностью переложила ответственность на сестру. А потому не имею права жаловаться.

В то время, если незамужняя девушка-католичка беременела, обычно поступали так: отсылали ее куда-нибудь подальше в деревню, где она потихоньку рожала ребенка, которого вскоре отдавали в приемную семью. Однако Конни это не устраивало. Она решила, что мы оставим младенца себе. Честно говоря, ребенок интересовал сестру больше, чем меня. Конни, конечно, тоже горевала по маме, и я думаю, она хотела найти утешение в заботах о новорожденном. К тому же сестра решила спасти мою репутацию, что в наше время звучит смешно, но она не хотела, чтобы в Гласс-Бэй меня называли подержанным товаром. Конни полагала, что я смогу еще встретить приличного молодого человека и выйти замуж. Помню, как она долго ходила взад-вперед по берегу, тыча палкой в песок, а потом наконец вернулась ко мне и с ликующим видом объявила: «У Элис и Джека Манро скоро родится ребенок».

Я сказала: «Прекрасно, у наших мифических квартирантов родится ребенок, а что потом? Что с ними случится?»