Последний шедевр Сальвадора Дали

– Их много. Из современных – Дали. А из французов люблю Ренуара и Гогена. У них есть свой ярко выраженный стиль.

– Правда? – Отец смотрел на нее с выражением восторга, смешанного с удивлением. – Я слышал, Дали немного странный.

– Очень странный. – Анна засмеялась. – Но таких, как он, больше нет. Хочешь, я принесу из школы альбом и покажу тебе его картины?

– Конечно! Почему нет?

– Я завтра же принесу!

Отец еще раз обнял ее и вышел из комнаты. В ту ночь Анна долго не могла уснуть. Она была счастлива. Она больше не чувствовала себя одинокой. Счастье возвращалось в их дом. Завтра она принесет альбом и расскажет отцу о самом чудесном художнике на свете. А потом попросит отвезти ее в Фигерас, чтобы закончить картину. Он наверняка согласится, когда узнает, что этот город – родина Сальвадора. Всегда приятно ощущать себя причастным к чему-то великому. Хотя для этого необязательно куда-то ехать. Дали – каталонец, и мы тоже. Завтра она принесет альбом. Возможно, даже учительница позволит не возвращать его подольше. Ну или даст еще раз, когда братишка родится и немного подрастет, чтобы Анна могла показывать ему картинки и рассказывать, рассказывать, рассказывать об искусстве. Как же это будет здорово! Как же хорошо! Завтра. Уже завтра.

На следующий день родился малыш Алехандро. Анна вернулась домой и застала отца плачущим за кухонным столом.

– Что случилось? – прошептала испуганная девушка сдавленным шепотом. – Мамочка?

– Твой братик родился очень больным, Анна. Он не проживет долго.

Девушка уронила на пол тяжелый портфель, в котором так и остался лежать уже никому не нужный альбом.

– С этого дня началась моя третья жизнь, – грустно заключила девушка, неторопливо шагая в ногу с художником. – Даже не с этого, а чуть позже, когда отец получил травму и перестал работать. Я вышла на завод и забыла про живопись.

– Чушь! – коротко и громко бросил Дали. – Если бы ты забыла о живописи, тебя бы здесь сейчас не было. И не придумывай ничего о третьей жизни. И даже о второй. Мы – католики, а не индуисты. Жизнь одна. А говорить о переменах ты можешь только тогда, когда меняешься сама, развиваешься. Ты приобрела годы и опыт, но что приобрела твоя живопись? Ничего! Ты несколько лет сидишь с одной картиной и говоришь о чем-то новом. Чушь! – Он даже остановился на секунду и стукнул тростью по асфальту, выражая возмущение.

– Разве новое может случаться только в профессии? – Анна чувствовала в себе силы спорить и спрашивать. Теперь, когда художник неожиданно обнаружил некоторый интерес к ее судьбе, она ощущала себя практически равной собеседнику.

– Случаться, Анна, оно может где угодно, а вот целенаправленно достичь этого нового можно только в работе. Остальное мишура.

«Надо же! Он назвал меня Анной. Не милочка, не дорогуша, а Анна».

– Кстати, – художник снова пошел вперед, – откуда эти две «н» в твоем имени?

– Кажется, мама когда-то начинала читать один русский роман, в котором была героиня с таким именем. Роман она не дочитала – слишком сложный, а имя запомнила.

– Русский роман? Жаль, что твоя мама его не дочитала. Анна там плохо кончила: бросилась под поезд.

– О!

– И никаких новых жизней, никакого развития, сплошной упадок.

– А как же этого избежать?

– Искать новые формы выражения. Не зацикливаться на одной своей сущности. Быть многогранным. Я – каталонец до мозга костей, но я никогда не преуменьшал той роли, что сыграли в моей судьбе Соединенные Штаты. Если Испания и Франция открыли и признали во мне художника, то Америка разглядела во мне целый сонм талантов и не оставила без внимания ни один из них. Я начал с постановки балета «Лабиринт». Ты знаешь легенду о Минотавре?

Анна кивнула.