Последний шедевр Сальвадора Дали

– От самого Сальвадора Дали. – Анна обрела уверенность в себе, и голос ее теперь звучал торжественно.

– Но за что же такие подарки? – не отступала мать.

Анна было совсем уже собиралась сказать, что просто так. Но вдруг поняла, что соврет, если ответит подобным образом.

– Это благодарность, мам.

– Что?! За что же ему благодарить тебя?

– За то, что я понимаю, какое время показывают циферблаты на его часах.

– О чем ты? Какое время?!

– Точное, мама, точное.

– Анна! – Очевидно, женщина считала, что ее дочь не в себе. – Эту благодарность надо вернуть.

Девушка покачала головой:

– Это невозможно.

– Что значит «невозможно»? Раз это Дали, как ты говоришь, то узнать его адрес и отослать конверт не составит труда.

– Дали всегда делает то, что хочет, мама. Потому он и Дали. А если мы что-то и можем для него сделать, то только позволить ему творить то, что он пожелает. И потом, – Анна задумчиво улыбнулась, – он сам просил меня не выбирать.

Несколько секунд мать обдумывала ее слова, потом посмотрела на дочь глазами, в которых было все: и многолетняя боль, и тяжесть утраты, и какая-то обреченность от нелегкой судьбы, и внезапно появившаяся надежда, и облегчение, и радость, пока затаенная и еще не оформленная, но уже ощутимая и почти осязаемая.

– Доченька. – Губы ее задрожали, слезы закапали на белый конверт.

– Да, мамочка, да. – Анна тоже плакала и улыбалась сквозь слезы. – Теперь все будет хорошо.

– И ты, ты станешь художником.

Анна посмотрела на мать очень серьезными, честными и абсолютно счастливыми глазами, как может смотреть только человек, который знает, чего хочет от жизни, и верит в то, что это получит.

– Нет, – девушка покачала головой, – художником я не буду.

– Нет? – Мать смотрела на нее с недоверием. – И не будешь учиться?

– Учиться буду обязательно. А теперь давай спать, завтра тяжелый день.

Через месяц, когда Анна как раз стояла над открытым чемоданом и размышляла о том, что места еще достаточно, а положить нечего, в дверь позвонили. Почтальон протянул ей посылку, рассматривая девушку с откровенным удовольствием. Любой на его месте сделал бы то же самое. Во всей Испании не нашлось бы человека, который не узнал бы подпись персоны, оставившей свой размашистый автограф на почтовой коробке.

– Дали, – выдохнула Анна и, наскоро выставив почтальона, дрожащими руками открыла коробку. В ней лежало белоснежное платье с широким красным поясом. Спереди на подоле располагался огромный омар, а по бокам рассыпались букеты петрушки. К платью была приколота короткая записка: «Успехов в Мадриде! Возвращайся!»

Эпилог

«Смерть завораживает меня вечностью. Я столько умею, что не могу допустить даже мысли о собственной смерти. Это было бы слишком нелепо».

Фигерас 2000 г.

Экскурсовод остановилась посреди зала и обернулась к группе, заговорила приятным, хорошо поставленным голосом:

– Мы с вами находимся в башне, присоединенной к музею в тысяча девятьсот восемьдесят первом году. Раньше она называлась башней Горгот и являлась частью средневековых стен города. Художник лично переделал фасад здания и изменил его планировку, прежде чем переехать сюда.

– Переехать? – не удержалась от недоверчивого вопроса молоденькая симпатичная девушка в очках, за стеклами которых блестели живым интересом большие глаза.

– Да, – подтвердила экскурсовод. – Дали жил здесь с восемьдесят третьего года до самой своей смерти, что случилась одиннадцать лет назад двадцать третьего января. Он сам хотел превратить это здание в памятник всем загадкам, собирался разместить здесь тайные реликвии путешествия аргонавтов, воссоздать кабинет Франсиска Пужольса и открыть в одном из помещений кинозал с надписью «Художественным критикам не входить». Дали намеревался изучать тут новейшие достижения науки и эстетики, он лично нарисовал эскизы внешнего вида башни, украсив ее хлебом, яйцами и манекенами.

Десять лет назад в здании было открыто новое помещение Театра-музея, и сейчас здесь экспонируются в основном работы его последнего периода с семьдесят девятого по восемьдесят третий год.

– Восемьдесят третий? – Это уже не юный мужчина с заметной лысиной на голове и явным скепсисом в голосе. – Если не ошибаюсь, Дали скончался в восемьдесят девятом.

– Не ошибаетесь, – спокойно ответила экскурсовод. – Но в последние годы его покинуло былое вдохновение.

– Почему? – снова девушка в очках.

– А что удивительного? – ответил ее спутник – такой же молодой и пытливый юноша. Неуверенность в себе явно не входила в число его недостатков. – Он же родился в самом начале века. Какое вдохновение в восемьдесят лет?!

Заметив недоверчивый взгляд подруги, он призвал экскурсовода в помощники:

– Разве я не прав?