Последний шедевр Сальвадора Дали

– Да, дела, совершенные на сытый желудок, обычно случаются прибыльнее тех, что происходят на голодный. Когда нет пищи для желудка, соглашаешься на все. В довольствии же можешь рассуждать здраво и никогда не прогадаешь. Отужинаем, Рамон, и город подарит мне еще несколько акров земли под строительство.

Мэр добродушно пожурил художника и посмотрел на Анну, крякнув почти восхищенно:

– Каков! А? – Сеньор Ровира встал и направился к выходу из кабинета:

– Сейчас распоряжусь об ужине. В конце концов, такое дело необходимо отпраздновать достойно.

– Подождите! – Анна и сама не знала, как решилась остановить его. Мэр тут же обернулся. – Я… Мне…

– Анна, – вмешался Дали, – потратила на меня так много времени, что теперь ей определенно пора вернуться к своим делам.

Девушка кивнула и пролепетала:

– Простите.

Мэр выглядел обескураженным. Вряд ли на его памяти был еще хотя бы один случай, когда кто-то осмелился бы отказаться разделить с ним трапезу. С ним и с самим Сальвадором.

– Уговаривать бессмысленно, Рамон. – Дали говорил без каких-либо эмоций, но было очевидно, что перечить ему абсолютно бесполезно. – Анне необходимо вернуться домой. И если мы собираемся спокойно отужинать, то я бы на твоем месте распорядился об автомобиле. В противном случае нам придется провожать девицу на вокзал.

И уточнил в ответ на недоуменный взгляд:

– Она из Жироны.

Мэр коротко кивнул и вышел. В кабинете воцарилось молчание. Анна одновременно была и разочарована (ей бы хотелось, чтобы художник принялся уговаривать ее задержаться еще немного), и благодарна: Дали все решил за нее именно тогда, когда она сама осознала, что пора уходить. Ему больше нечего говорить ей. Он и так сказал слишком много. А она… Она могла бы слушать его еще долго. Всю жизнь. Но для этого у нее есть его искусство.

– Водитель ждет, – объявил мэр, вернувшись. – Не бойтесь, он ездит осторожно.

– Я не боюсь, – смутилась Анна от такой заботы.

– Она на редкость смелая девица, – произнес Дали, и теперь уже Анна зарделась от похвалы. Но все же переспросила:

– Я?

– Ну не я же, – фыркнул художник. – Я столько всего боюсь в этой жизни. А вот ты смотришь ей в лицо, не отворачиваясь.

– Я?! – Анна чувствовала себя беспомощным попугаем, но других слов не находила.

– Ты! Ты привыкла подстраиваться под судьбу, которая не оставляла выбора. Я надеюсь, что и теперь не станешь выбирать.

Анна растерянно смотрела на художника, стараясь найти объяснение его странным словам, но оно оставалось непроницаемым.

На крыльце мэр сердечно пожал ей руку, его жена расцеловала в обе щеки. Дали ограничился кивком и церемонным:

– До свидания, Анна!

Сердце ее забилось, слезы, готовые пролиться, мгновенно высохли, на губах заиграла почти счастливая улыбка. Ведь «до свидания» – это совсем, совсем не «прощай». Она многое поняла сегодня, а лучше всего то, что Дали ничего не делает и не говорит просто так. Он не мог попрощаться с ней навсегда, потому что понимал, что теперь она его ни за что не отпустит. Он останется с ней, даже если они больше никогда не встретятся.

Анна сидела на заднем сиденье шикарного автомобиля, что катил ее к дому, и глупо улыбалась. Она поняла, что заболела. Заболела не просто художником по имени Сальвадор Дали. Им в какой-то затяжной, вялотекущей и неизлечимой стадии она болела давно. Теперь к этому недугу прибавился новый, тоже неизлечимый и гораздо более сильный. Это была болезнь, которая заполняет все твое существо, болезнь, от которой лихорадит, болезнь, которая не отпускает даже ночью, потому что приходит к тебе в сновидениях. И имя этой болезни – страстное желание достичь цели, которую однажды определил как дело всей своей жизни.

Девушка осторожно отворила дверь в свою бедную квартирку. Мать сидела за столом, и вид у нее был не рассерженный, но сильно озадаченный. Будто необходимо было что-то срочно решить, а решение ей не давалось. Увидев дочь, она тут же воскликнула с облегчением:

– Анна!

Девушка бросилась на пол и, обхватив колени матери, расплакалась:

– Мама, прости! Я не должна была уезжать, не сказав тебе. Я вообще не должна была уезжать!

Мать силой оторвала ее лицо от своей юбки и сказала повелительно:

– Сядь, Анна.

И когда девушка повиновалась, примостившись на ветхой табуретке, продолжила:

– Сюда приходил человек…

– Да, – тут же оживилась Анна, – его попросили, чтобы ты не волновалась.

Мать, казалось, не слушала.

– Он оставил вот это. – Она подвинула к дочери лежащий на столе белый конверт.

Анна взяла его в руки и открыла. В конверте был чек. У Анны перехватило дыхание. Здесь бы хватило на все: на хорошие похороны братика, на сиделку для отца, на безбедное существование матери и даже, даже…

– Что это, Анна? Откуда?

Девушка, как загипнотизированная, смотрела на чек.

– Мама, ты не поверишь!

– Я постараюсь. – Мать строго нахмурилась, призывая дочь к немедленному ответу.

– Это подарок.

– Подарок? – По лицу женщины пробежала тень. – И позволь узнать, от кого же?

Анна зажмурилась и выпалила:

– От Сальвадора Дали.

– От кого? – Сеньора всплеснула руками и уставилась на дочь, словно та только что лишилась остатков разума.