Последний штурм — Севастополь

Меншикова сменил кн. Горчаков, но дела наши не пошли лучше. Руководство войсками на р. Черной было то же, что под Инкерманом. Частные начальники не помогали друг другу, атака со стороны Севастополя не поддержала наши действия на Черной речке… Такой результат был тем более тягостным, что союзники не имели превосходства в силах на Крымском полуострове».^{549}

В другой своей работе «Русская армия», относящейся к этому же периоду, Куропаткин называет причины поражения при Черной речке:

1. Отсутствие взаимодействия между войсками, участвовавшими в сражении;

2. Слабость поддержки артиллерии;

3. Ошибки планирования;

4. Неправильное отсутствие (бездействие) кавалерии;

5. Слабая тактическая подготовка военачальников русской армии, особенно их неумение вести наступательные действия.^{550}

Тяжёлое ранение генерала Боске во время штурма Севастополя. 1855 г. Худ. А. Ивон.

Зайончковскпй, определяя причины поражения на Черной, утверждает, что «Не веря в успех задуманного боя, князь Горчаков нерешительно руководил войсками, переменив раз и навсегда намеченный пункт атаки, и потерял почву под ногами из-за происшедшей путаницы в передаче приказаний; войска вводились в дело частями, резерв запоздал и в результате — новая неудача и громадные потери».^{551}

Как видим, все названные причины носят характер организационных, и ни одна — технический. Горчаков умудрился так заорганизовать дело, создать атмосферу суеты, постоянных изменений, что это все не только «…бесполезно изнуряло его самого, его штаб, сбивало с толку исполнителей и вливало в войска еще далеко до встречи с неприятелем … яд апатии».^{552}

Святополк-Мирский точно подметил это состояние, преобладавшее среди офицеров Одесского егерского полка перед сражением. Перед боем не было сделано ничего для повышения морального состояния солдат. Кажется, в русской армии во время Крымской войны эта важная составляющая любой победы попросту игнорировалась. Обладающий весьма положительными человеческими качествами, «…заботливый о нуждах солдат, прозванный в рядах их почетным именем «честного князя», Горчаков был ими любим, но мало знаком с условиями их быта и не умел своим словом расшевелить душу солдатскую».^{553}

Князь Васильчиков откровенно связал поражение на Черной речке с полным отсутствием каких-либо военных дарований у Горчакова. Он камня на камне не оставляет от попытки адъютанта главнокомандующего Красовского хоть как-то оправдать своего патрона. При этом тон его, пожалуй, более жесток, чем в известном письме Паскевича: «В особенности он показал отсутствие способностей вождя больших военных сил в битве на Черной речке 4 августа 1855 г. в битве, которую Паскевич, в сказанном письме, называет “вечным позором нашей военной истории”. Мне случилось видеть эту несчастную битву собственными глазами и я, и многие меня окружавшие офицеры главного штаба, не будучи большими стратегиками, понимали, что дело делается не так как надо. Это понимал тогда каждый солдат. При возвращении войск на Мекензиеву гору я обогнал верхом несколько пехотных полков, которые шли, сердито разряжая ружья над обрывом горы. “Безалаберщина!” — было самое мягкое из слов, долетавших до моих ушей. Да! Это был не бой, а истинная безалаберщина, и в этой безалаберщине более всего был виноват главнокомандующий, нарушивший, вследствие своего старческого нетерпения, вследствие того, что растерялся, им же утвержденную диспозицию. А г. Красовский пишет, неизвестно на основании каких данных: “один выстрел перерождал князя и он делался определителей в приказаниях, чрезвычайно точен во всех действиях и ясен в словах”».^{554}

По мнению Васильчикова подлог и искажение фактов были характерны для Горчакова, стремившегося всячески сохранить лицо перед императором. На слова Красовского, что «…действия князя Горчакова, кажущиеся теперь …неловкими, будут оправданы, когда откроется все, не утаится ни одна бумага, ни одно письмо», Васильчиков ответил жестко — Горчаков не мог быть иным, чем был на Черной. Это была тяжелейшая «кадровая ошибка» государственной военной машины империи, доверившей князю командование своими войсками на ответственейшем театре военных действий в тяжелейшее время. Не проявив себя на Дунае, он показал свою абсолютную несостоятельность в Крыму и оставался таким же в Польше в 1861 г.: «…этот странный, в сущности не глупый и не дурной человек, которого можно было очень нежно любить всем, близко к нему стоявшим, утверждал, что его некем заменить более в целой России, как главнокомандующего и как наместника».^{555}