Последний штурм — Севастополь

Укрепление артиллерийских позиций, меры по защите орудийной прислуги от ружейного огня стрелков, специально выделенных для ее обстрела, вошли в практику и не только европейскую. Во время Гражданской войны США генерал федеральных войск Беррис из армии Потомака докладывал, что на основании предложения генерал-майора МакКлеллана, одобренного комиссией Делафилда, им было организовано плетение из канатов защитных мантий для орудий, по образцу севастопольских. Они были размещены в амбразурах орудий двух батарей и позволили в течение шести часов без всякого ущерба для личного состава вести огонь по позициям конфедератов. При этом отмечалась великолепная точность стрельбы.^{604}

Но как бы мы не воспевали Тотлебена, все имеет свои пределы. Так и стойкость обороняющих Севастополь к августу 1855 г. заметно пошатнулась. Чернореченская катастрофа ускорила падение крепости…

ПОЛОЖЕНИЕ ПОД СЕВАСТОПОЛЕМ К АВГУСТУ-СЕНТЯБРЮ 1855 г.

«Артиллерия, как и другие виды вооружения, должна быть сконцентрирована для огня, если полководец хочет достичь решительных результатов».

Наполеон III, император Франции. 

СОЮЗНИКИ

К середине августа 1855 г. положение Севастопольской крепости изменилось, притом явно не в сторону русских. Союзники оправились от деморализации, вызванной июньской неудачной попыткой взятия крепости. Особенно британцы, которые по воспоминаниям будущего фельдмаршала, а тогда командира 46-го пехотного полка Колина Фредерика Кемпбелла, «…начали немного падать духом».^{605}

В определенной степени свою роль сыграло сражение на Черной. Почти все современные исследователи, а также очевидцы и современники событий начала августа 1855 г., в один голос говорят о том сильном моральном потрясении, которое испытал гарнизон Севастополя после поражения в этом, по словам Свечина, «жесте отчаяния». Понеся потери, расстроенная русская армия отошла на исходную позицию к Мекензиевым высотам. Стало очевидным — войска в новых условиях воевать не умели. Они этому просто не были обучены. А поле боя, к сожалению, не академический класс и не полигон. Особенно тяжело пришлось тем частям, которые только прибыли в Крым и первым их практическим уроком стал «разгром», учиненный французскими войсками. Вместо победного марша на Балаклаву, русская пехота оставила сотни растерзанных картечными пулями тел на склонах Федюхиных высот и в Чернореченской долине.

У противника ситуация была диаметрально противоположной. После Чернореченского сражения — «бойни», устроенной князю Горчакова французами и сардинцами, в рядах союзных войск воцарилось ликование и невероятный эмоциональный подъем. Французский главнокомандующий почувствовал, как вера в близкую победу вновь вернулась в войска. Появилась возможность избежать грустных перспектив зимовки в траншеях вокруг Севастополя, она могла обернуться катастрофой. Повторного испытания катаклизмами непредсказуемой крымской погоды союзные армии не хотели. Еще одной зимы союзники могли и не выдержать. Британцы были в ужасе от одной мысли об этом. В Англии общественное мнение плавно перешло от эйфории побед первых месяцев к протрезвлению. Кошмары зимы 1854–1855 гг. и потери летного штурма оптимизма не добавляли. По этому поводу Флоренс Найтингейл в своем письме, отправленном из госпиталя в Скутари, выразилась предельно точно: «Вам, английским джентльменам, которые сидят дома и пользуются заслуженными плодами своих медицинских успехов, трудно представить из чтения газет весь ужас операций над умирающими истощенными людьми».^{606}

Вынудив русских после сражения на Черной речке отойти, союзники в течение нескольких дней укрепили оборонительные позиции вдоль реки и водопроводного канала: «Французы на этот раз начали строить новые фортификационные укрепления. Были определены места и размещены три новых артбатареи для обстрела подъездов к Трактирному мосту. И уж если начали укрепляться солидно французы, то что говорить тогда о пьемонтцах!».^{607} Среди английского, французского и сардинского командований витала мысль о неминуемом повторении атаки Горчаковым. Призрак вошедшей в Крым русской гвардии не давал им покоя. Появление частей Гренадерского корпуса у Перекопа вызывало обоснованные опасения. Англичане до такой степени были обеспокоены перспективой потери «маленького Лондона», что извели французов, сардинцев и турок постоянной боевой готовностью. Только в одном солдаты и офицеры союзных армий были едины — Севастополь должен быть взят и притом в ближайшее время.