Последний (СИ)

Нестерпимая обида на несправедливость со стороны главы «Креста» побудила Дюмейна написать эту инструкцию. Он больше не мог выносить, что Филипп не видит его потенциала и не слышит его слов. Почему он не ставил его на оперативную работу? Почему не давал официальной руководящей должности? Почему не делал своим преемником? Почему не давал хоть как-то проявить себя в любимом деле и пресекал любую инициативу?

— Ты хорош там, где ты есть, на своем посту, — говорил ему Филипп. — И придет день, когда ты это поймешь и перестанешь пытаться быть кем-то другим. В тебе говорят мальчишеские амбиции, а ведь дело, в котором ты гениален, уже нашло тебя.

Арнольд знал, что в своем деле он действительно хорош, но разве это было достаточным поводом запирать его в четырех стенах в клетке бумажной работы? Ведь он хотел другого! Неужели природные таланты могли стать приговором? Если бы Харриссон только дал ему шанс!.. Но он не собирался этого делать. А ведь Арнольд демонстрировал верность организации каждый день! Он все делал правильно… но его оставляли на должности жалкого клерка, который должен был возиться с бумажками, составлять отчеты и проверять счета. Очередной разговор увенчался ничем, очередное прошение направить Дюмейна на оперативную работу отправилось в мусорную корзину. И при этом Филипп смотрел на своего преданного сотрудника с почти отеческой любовью и просил… о чем? О том, чтобы Арнольд остался в «Кресте», если пост руководителя займет Джеймс!

«Будь моим помощником, будь моей правой рукой, будь моим доверенным лицом, но помни свою цену, ведь ты не стоишь ни гроша и встретишь смерть организации, которой посвятил жизнь» — вот, что слышал Дюмейн в этих словах. Его просто оставляли на задворках. Его, орла, хищника высокого полета, обладавшего силой и стремлением к власти, заставляли принять роль рядового бумажного служащего и остаться в этой роли. Больно! Это было невыносимо больно, а для Арнольда Дюмейна не было ничего страшнее, чем боль, которая уязвляла гордость.

И вот после того, какой смертный приговор Дюмейн вынес Филиппу Харриссону из-за обиды и этой самой боли, глава «Креста» посмотрел на него с мольбой, перемешанной с дикой агонией и осознанием неотвратимости смерти. Мутный взгляд за желтоватой пеленой нашел глаза Дюмейна и заставил его сердце облиться кровью.

— Мне так жаль, сэр… — произнес он тогда одними губами.

— Стреляй! — голос Филиппа Харриссона звучал сдавлено и почти не по-человечески. — Стреляй, сынок! — и с последним словом новый шип вонзился в истекавшее виной сердце Дюмейна. Как ему хотелось все исправить! Но это намерение улетучилось в следующее мгновение, потому что в своем бреду, казавшемся поначалу вернувшейся волей, Филипп Харриссон взмолился, — ну же, Джеймс, стреляй!

Пистолет в руке теперь держался твердо. Пуля прошила голову «перевертыша» насквозь, и в душе Дюмейна в ответ на это расползся лишь холод. В следующий миг холод сменился жаром обиды, а затем ноющей болью: даже в последние свои минуты Филипп Харриссон приписал заслуги Дюмейна этому безответственному увальню Джеймсу! А ведь его даже не было здесь! Он даже ни о чем не знал! Почему? Почему Филипп так и не прозрел? Почему так вышло? Джеймс ведь даже интереса к делу не проявлял! Почему для Филиппа так важна была эта клятая наследственная преемственность? Или дело было в том, что деревенщина из Медсин-Крика попросту не подходил на пост руководителя «Креста», каким бы преданным сотрудником ни был?

Обида еще сильнее скручивала сердце Дюмейна при одной мысли об этом. Он успокаивал себя только одним: скоро он добьется от Харриссона признания его должности. Пусть даже это будет другой Харриссон, наделенный все той же властью в «Кресте» — для Дюмейна уже давно каждый член этой семьи воплощал в себе не столько личность, сколько грандиозное наследие человека, который создал эту великую организацию. Арнольд не раз искал лазейки в составленных документах, которые назначали следующего Харриссона на пост руководителя, и понимал, что без подписи и отказа Джеймса от должности он никогда не сумеет официально получить это место. Церковники и негласные спонсоры отчего-то находили в обычае перехода власти в «Кресте» определенную… святость, поэтому ни за что бы не стали спорить с волей основателя.