— Поседел ты, Матвей!.. Милый ты мой, родимый, единственный… — Она прижалась к гимнастерке, пахнущей мылом, и чувствовала, как леденеют руки…
Матвей Тимофеевич переобувался, когда увидел, как в узкий переулок, громыхая гусеницами, вошла артбатарея.
Он удивился этому так же, как Володя, и тут же выбежал за ворота. Только успел снять сапоги и надеть те самые комнатные туфли, которые вынимала из тумбочки Ната. И вот теперь он стоял на тротуаре и смотрел, как торжественным маршем проходила славная гвардейская артбатарея мимо его сына Володи.
На гимнастерке старшины Ратикова были боевые медали и золотые полоски — память о тех мгновениях, когда он смотрел смерти в глаза. Теперь он видел, как командир прославленной батареи обнял Володю, а бойцы стояли перед его сыном, отдавая ему честь.
Матвей Тимофеевич кусал ус, и ус этот был соленым от слез.