Последний солдат империи

— Я с тобой… — сказал он, прижимая дуло к виску, превращая мир в брызнувшую красную кляксу. Упал, нелепо, в смерти, обнимая шею жены с ниткой жемчуга.

В дверь просунулась осторожная голова с кудряшками, золотистый отвислый галстук…

* * *

Главком сидел за тяжелым столом, в огромном кабинете штаба, чей прямоугольный фасад, украшенный каменными пушками и знаменами, тяжеловесной геральдикой, мощно возвышался над набережной. Главком ожидал ареста, не удивляясь тому, что молчали все телефоны и никто из офицеров и генералов не являлся с докладом. Коридор, ведущий в приемную, был пуст. Люди боялись ступить на красные толстые ковры перед дверью, будто здесь начиналась зона радиоактивного заражения.

Главком сидел неподвижно, возвышаясь над столом статным стариковским телом, тускло блестя золотыми погонами, оправой очков. Его тревожила язва, ожившая среди нервотрепки последних дней, и ему не хотелось, чтобы караул, явившийся его арестовывать, заметил на лице следы страдания.

В кабинет неслышно вошел порученец, лысоватый, немолодой полковник, с выражением муки и беспомощности на исхудалом лице. Он ступал так тихо, словно у него были мягкие подошвы. И хотя Главком не звал порученца, он был ему благодарен за эти беззвучные, полные сочувствия появления.

Надо было о чем-то говорить, и Главком спросил:

— Скажите, Федор Тихонович, какие последние результаты получены при испытании «Полководца»?.. А то за этой мишурой совсем забыли о деле…

— Академики говорят, что в прогнозе достигнута восьмидесятипроцентная вероятность. Они считают, что результат очень высок, — порученец радовался тому, что его командир спокоен и бодр, готов к унизительной процедуре.

— Вам предстоят неприятности, Федор Тихонович. После моего ареста вас наверняка станут допрашивать. И не один раз.

— Пусть допрашивают, товарищ Главнокомандующий. Я могу им сказать только одно — честнее и благороднее командира я не видал.

— Спасибо.

Они замолчали, глядя, как похрустывая качается медный маятник в высоких застекленных часах и на фарфоровом циферблате чуть заметно движется стрелка, приближая минуту их расставания.

— Теперь для армии наступят очень тяжкие времена, — произнес Главком. — Я думаю, предстоит чистка офицерского корпуса, смена командующих всех округов. На их место придут слабаки или те, кто готов изменить присяге. Я предвижу большие траты, одностороннее разоружение в пользу Америки. Боюсь, министром обороны будет назначен этот улыбчивый летчик, который грозил бомбить Кремль. С его помощью американцы разбомбят наши вооруженные силы.

Он снова умолк, чувствуя, как пульсирует боль в желудке, словно туда вонзился маленький осколок стекла.

— Это правда, что обо мне ходит легенда, будто я повсюду вожу за собою корову, а вы, Федор Тихонович, доите ее и потчуете меня парным молоком? — седые усы Главкома дрогнули в слабой усмешке.

— Ваша легенда, товарищ Главнокомандующий, в том, что вы победили Гитлера. Один лейтенант меня спрашивает: «А верно, что наш Главком взял в плен маршала Кейтеля?»

— Спасибо, — снова ответил Главком, удовлетворенно закрыв глаза, не заметив, как бесшумно вышел полковник.

Маятник хрустел, надкусывая непрерывный сочный стебель времени, превращая его в невесомую сухую труху. Время было к нему благосклонно. Он выжил в самой страшной, кровавой войне. Был любимцем войск, баловнем власти. Видел гениальных политиков и полководцев, великих ученых и патриотов страны. Теперь, когда вместо страны раскрывался черный дымящийся котлован, он, генерал-победитель, стоял бесстрашно на краю котлована, готовясь к любой, самой жестокой доле.

Снова бесшумно вошел порученец, неся серебряный подстаканник, в котором белел хрустальный стакан, полный теплого молока. Эта чуткость преданного человека, угадавшего его страданье, тронула Главкома. Благодарно, с поклоном головы, он принял целебный напиток. Оставшись один, пил, чувствуя, как утихает боль.

Шумно, взволнованно в кабинет вбежал порученец. На бледном лице полковника появились два красных пятна:

— Пришли!.. Может, выкинуть их к едрене матери? У меня в шкафу автомат!..

— Пустите их, Федор Тихонович. Пусть будет все по правилам.

В кабинет вошли те, кого называли гвардейцами, — молодые люди в одинаковых кожанках, опоясанные толстыми капроновыми ремнями, на которых висели кобуры. Встали у дверей, не продвигаясь в гулкую глубину кабинета, где в удалении от них, уменьшенный перспективой, темнел стол и за ним возвышался седоусый, с золотыми погонами, генерал, перед которым они испытывали робость.

В кабинет громко, чихнув на пороге, заскочил Зеленкович, торопя и подталкивая оператора. Указывал ему место перед столом, где следовало установить камеру. Не обращая внимания на Главкома, сновал по кабинету, прикасался к шкафам, к полированному футляру часов, тронул книгу на полке, выглянул в окно на набережную. Наконец, спохватившись, любезно улыбаясь, изогнулся в глумливом поклоне:

— Прошу прощения, товарищ Главнокомандующий… Делегирован к вам пресс-центром Съезда народных депутатов… Как говорится, съемка для истории… Несколько коротких вопросов…