Последний солдат империи

Конвоиры провели арестанта в железные двери тюрьмы, а Летчик, перевозбужденный обилием камер, остался витийствовать, рассказывая, как смело и ловко действовал, защищая демократию, взяв под арест самого опасного заговорщика.

Чекиста провели сквозь множество зарешетчатых стен и дверей. Прапорщик, принимавший арестованного, записал в книгу имя, отчество и фамилию Чекиста, охлопал его огромными пятернями, отчего щуплое тело арестанта колыхалось из стороны в сторону. Два тюремных надзирателя в камуфляжах, с резиновыми дубинами у поясов, с наручниками и связками тяжелых ключей на ремнях, повели Чекиста по сумрачным коридорам изолятора, в которых пахло железом замков, машинным маслом, прокисшей пищей и зловоньем параш. Подвели к дверям камеры, напоминавшей борт старого броневика со смотровыми щелями и заклепками. Отворили лязгающий замок, пропустили пленника в тускло освещенную камеру. Дверь захлопнулась, и Чекист оказался в тесной комнате с железной кроватью, привинченным столиком и фаянсовым, желтым от старости унитазом. Из неосвещенного угла навстречу ему шагнул человек. Это был Ловейко.

— Все готово? — спросил Чекист, распрямляя сутулую спину, подымая голову, которая теперь крепко и властно держалась на сильной шее. — По времени укладываемся?

— Так точно, — ответил Ловейко. — До отлета три часа. Билеты до Мальты со мной. Вот паспорт, — он протянул Чекисту заграничный паспорт, где с фотографии смотрел темноволосый, с черными усиками человек кавказской внешности. — Я все приготовил… — он развернул маленький сверток, и Чекист нацепил на голову темноволосый парик, приклеил под нос, тщательно прижал и разгладил маленькие усики.

— Можем идти, — Ловейко подошел к стене камеры, в которой, едва заметная, пряталась дверь. Отворил ее. Они с Чекистом прошли узким, слабо освещенным коридором и оказались на дальнем дворе тюрьмы, у других ворот, где их поджидала машина. Уселись, занавесив шторки. Ворота растворились, и они выскользнули в город.

— Прикажете в аэропорт? — спросил Ловейко.

— Нет, на «Объект двенадцать», — отозвался Чекист.

Они прорезали город, вынеслись на кольцевую дорогу и мчались среди голубых перелесков, белоснежных, подступавших к дороге кварталов, среди великолепного летнего Подмосковья.

Машина миновала шлагбаум с военным постом. Вошла в запретную зону. Проскользнула в ворота, от которых асфальт вел к ансамблю, состоящему из ампирного особняка, деревянной старомодной виллы и павильона из золотистого каспийского туфа. Обогнула строения и углубилась в чудесный парк, где в густой тяжелой зелени экзотических деревьев уже собиралась вечерняя синь.

— К поляне Андропова, — приказал Чекист, и молчаливый водитель послушно повел машину по аккуратной ленте асфальта вглубь парка. Они вышли на округлой, травяной поляне, с подстриженной, вкусно пахнущей травой. На поляне лежали длинные синие тени. Сквозь стволы платанов, буков, величественных грабов просвечивало вечернее красноватое солнце.

— Вызовите садовников. Скажите, я здесь, — приказал Чекист.

Ловейко извлек из нагрудного кармана портативную рацию, направил антенну вглубь парка, произнес:

— «Садовник», я — «Белка»… Мы на месте… Приступайте…

Из глубины парка появилась группа садовников, капитанов и майоров КГБ, облаченных в рабочие комбинезоны. Одни несли лопаты, другие — лейки с водой. Несколько человек, взявшись за матерчатые петли, несли чудесное, игольчатое, пышно-серебристое дерево, умотанное в корнях влажным холстом. Остановились посреди поляны, вопросительно взглядывая на Чекиста. Тот шагнул к тому месту, куда доставала тень высокой прекрасной пихты, посаженной по случаю ввода войск в Чехословакию. Тронул ладонью подстриженную траву.

— Здесь!

Садовники быстро, умело работали. Срезали бережно дерн. Стали копать, укладывая вырытую землю на расстеленную мешковину. Когда яма была готова, развернули обматывающую дерево ткань. Опустили узловатые, в комьях чернозема, корни. Чекист кинул в глубину горсть земли. Замелькали лопаты, забрасывая яму. И через несколько минут среди непотревоженной бирюзовой травы возвышался чудесный молодой кедр с дымчато-серебряной хвоей.

Чекист подошел к нему. Прижал одну руку к сердцу, а другую воздел в вечернее зеленоватое небо и поклонился дереву.

— Итак, операция «Ливанский кедр» завершилась, — сказал он Ловейко, когда садились в машину. — Вам остается выполнить завершающий эпизод «Постскриптум». Но это сущие мелочи.

Они примчались в аэропорт, и Ловейко проводил Чекиста сквозь паспортный контроль к трапу самолета.

— Остается «Постскриптум», но это сущие мелочи, — повторил Чекист, уже из салона оглядываясь на Ловейко.

— Так точно, — ответил тот.

Самолет взлетел, взял курс на запад. Москва глубоко внизу в вечерних тенях уже сверкала драгоценными гирляндами проспектов, жемчужными пятнами площадей, бессчетным мерцанием окон. Чекист смотрел на Москву и видел, как в ее концентрических кругах, обкладывая золотую сердцевину Кремля, залег огромный бриллиантовый змей, ухватив зубами свой малахитовый хвост.

Глава двадцать восьмая