Последний сон

– Если у Кеннета Адиссона была затяжная депрессия, он вполне мог покончить с собой, но это лишь одна из версий. Никаких серьёзных внешних повреждений нет, – он бросает папку на стол и поворачивается к судмедэксперту. – Проведи вскрытие как можно скорее, у нас ещё много дел, а я не хочу тратить время на самоубийц.

– Вскрытие не проводится, если гибели предшествовала длительная болезнь, Леланд, – говорит судмедэксперт, кладёт бумаги на стол и аккуратно их поправляет, – это засвидетельствовано в его истории болезни.

– О какой болезни идёт речь? Ни один диагноз не был подтверждён, я просидел с этой папкой всю ночь и знаю, о чём говорю!

– Я не вижу здесь насильственной смерти, Леланд.

– Не видишь? Я могу тебе напомнить: его рука была привязана к спинке кровати, а сын буквально разнес дверь в щепки кухонным топором!

– Одна? Почему не обе руки? К тому же, никаких повреждений на нём нет. В отчёте написано, что Приам Адиссон сломал замок, потому что его отец заперся, не открывал и не отзывался.

– Я что-то не понимаю… а как часто людей, которые умерли своей смертью находили связанными?

– Он вполне мог сделать это сам. Может, он был не в себе!

– Прощу прощения, – говорит секретарь, просунув голову в дверной проём. – Шеф просил передать, что в возбуждении дела о расследовании смерти Кеннета Адиссона отказано. Он ждёт отчёт о вчерашних грабежах, всё, что успели найти.

Дверь за секретарем закрывается, а Леланд со вздохом опускается в кресло. Цокнув, он качает головой:

– Меня это уже начинает утомлять.

– А зачем рассматривать заведомо мертвые дела? – говорит полицейский, – сейчас главное серийники, из-за них весь штат как на иголках. Трезвонят каждый день, просят патрулировать улицы – боятся, что они будут прыгать из города в город. Вызов был на дебошира, а не на труп, они понятия не имели, что он мёртв. По документам видно – они таскали его по больницам. Я здесь побольше вас работаю, видел многое, даже смену трёх начальств. И с уверенностью могу сказать, что там ловить нечего.

– Ты так любишь всё упрощать, старина. Может, тебе пора на пенсию? – спрашивает детектив и, прищурившись, смотрит на него в упор.

Полицейский меняется в лице. После недолгой паузы он бросает рапорт на стол и уходит.

– В чём-то он прав, Леланд, – вздыхает судмедэксперт. – Нельзя видеть подвох во всем.

– У нас работа такая – всех подозревать. Мы не сажаем за решетку всех подряд, но подозревать можем каждого. Разве не так? Люди не так просты, как всем кажется. Если бы мы не работали по такому принципу, ни одно преступление не было бы раскрыто.

Судмедэксперт складывает руки на груди и кивает:

– Думаешь, его кто-то убил?

– Этого мы уже не узнаем.

Глава 8

Несколько лет назад мама выразила молчаливый отказ сшить для отца костюм, однако теперь эту просьбу исполнила без промедления. Чёрный пиджак и брюки, белая рубашка с кремовыми пуговицами – мама приготовила костюм, в котором папу опустят в могилу. Приам отвёз его в ритуальное агентство вчера утром. Со дня смерти прошло пять дней, когда как похороны должны были состояться на третий или четвертый день. Почему такая задержка? Это из-за нехватки денег?

На пути в гостиную я встречаю двоих работников клининговой компании, которые поднимаются на второй этаж – видимо, мама вызвала их для уборки спальни отца. Дженис пропустила завтрак. Она закрылась у себя и не выходила со вчерашней ночи. Но сегодня мне удается выманить сестру обещаниями о вкусном обеде, который не хуже её собственной стряпни.

Когда Дженис садится за стол, я ставлю перед ней рулет с мясной начинкой.

– Так мало мяса, – жалуется она.

Её уставшее лицо морщится.

– У нас больше нет, – говорю я и добавляю натёртый сыр.

– Где Приам? – мама заходит в дом.

Скорее всего, она была в мастерской, отдавала заказы.

– Он поехал оплачивать счета, – говорю я.

Нам выставили счёт в две тысячи долларов за организацию похорон. Приам поехал в банк, чтобы узнать, можно ли договориться и разделить эту сумму на несколько частей – за полгода мы бы постарались выплатить всю сумму.

Хочу спросить у мамы насчёт гостя и в то же время отговариваю себя от этой идеи, чтобы не услышать в очередной раз, что это не моё дело и мне лучше помалкивать. Но я уже давно не ребёнок, надеюсь, мама это учтёт. Любопытство берёт верх, и я спрашиваю:

– А что это был за доктор? Почему он приходил?

Голос звучит неестественно, словно я сто лет решалась задать этот вопрос. Мама проходит на кухню, наливает стакан воды, осушает его и пару секунд вздыхает, глядя в одну точку. Всё это время я глазами очерчиваю каждое её движение, наивно ожидая, что мне вот-вот ответят. Секунду спустя она ставит стакан на подставку и направляется к лестнице. Не сказав ни слова.

Я смотрю на Дженис, а она даже не поднимает головы. Сестра буквально утыкается носом в тарелку и напоминает тот миф о страусах, согласно которому они прячут голову в песок. Внутри разгорается столь ненавистная мне обида. Я даю ей просочиться во все уголки своей души, разрешаю направлять меня. Иду вслед за мамой, останавливаюсь у ступенек и говорю ей в спину: