Последний сон

– Ты можешь хоть раз ответить на вопрос? Почему ты всегда думаешь только о себе? Тебе было плевать на отца, ты никого не потеряла. Относишься к нам так, будто нас не существует, – я пытаюсь собраться с мыслями и подавить дрожь в голосе. – Этот дом построил отец, он не только твой, но и наш, и каждый из нас имеет право знать, кого ты сюда приводишь.

Моя речь обрывается. Я спиной чувствую молчание Дженис. С каждым словом я раскалялась всё сильнее. Мама стоит в двух ступеньках от скрипучей и, обернувшись, смотрит на меня сверху вниз.

– Этот дом – всего лишь ветхая дешёвая развалина, – с презрением говорит она. – Твой отец был последним ублюдком, а ты слишком на него похожа.

Весь мой пыл сходит на нет, а вопросы, роящиеся в голове, растворяются. Я переминаюсь с ноги на ногу, пытаясь сделать очередной вдох – чувство, словно меня с силой ударили в грудь, заставляет схватиться за основание поручня.

Любопытство потухает, а на смену ему приходит бессилие. По взгляду мамы можно сказать, что она сейчас преодолеет расстояние в пять ступенек и ударит меня или схватит ту вазу у двери и разобьёт о мою голову. Но она разворачивается и уходит. До меня долетает облегчённый вздох Дженис.

– Пережаренное, – выносит вердикт она, скрестив столовые приборы.

На следующий день в небольшом помещении, которое выделило для нас агентство ритуальных услуг, почти вся Хэндсом стрит собирается на похороны отца. Будет неправдой, если скажу, что не выглядывала бабушку в толпе гостей – я подскакивала каждый раз, когда подходил кто-то ещё. Но её нет, она не пришла, и я не знаю, придёт ли вообще.

Отца хоронят в закрытом гробу. Он заколочен гвоздями со всех сторон. Перед самым приходом гостей я пыталась сдвинуть крышку и была более чем удивлена, когда в свете солнца, льющегося через окно золотым потоком, на деревянной поверхности сверкнули шляпки стальных гвоздей. Пребывая в подавленном настроении, я держусь поодаль от толпы и снова и снова задаю себе одни и те же вопросы. Почему гроб заколотили до того, как привезли сюда? Разве это не должно происходить в зале отпевания, перед тем, как отвезти на кладбище? Почему нас лишили последней возможности взглянуть на отца?

Передо мной снова появляется его образ. Он сидит на полу с привязанной к кровати рукой, ужасно бледен, но вовсе не изуродован. Разве людей, которые умерли без серьёзных внешних увечий привозят на отпевание в закрытом гробу, с приколоченной гвоздями крышкой?

Внезапно я чувствую сильную усталость, веки непроизвольно смыкаются. Бессонные ночи высосали силы, и мне не остается ничего, кроме как стоять и смотреть, как идёт траурная процессия.

Мисс Блейнт садится рядом и гладит меня по плечам, бормоча что-то нескладное, остальные ограничиваются соболезнованиями и удаляются. Я выхожу на крыльцо и делаю глубокий вздох. Дует лёгкий ветерок, и мне становится зябко. Улица ещё сырая после дождя. Я дотрагиваюсь до воротника своего платья и обнаруживаю, что он насквозь промок – слёзы впитались в чёрную ткань. Они сжигают меня изнутри, но в то же время заставляют дрожать от холода снаружи.

Дженис тоже плачет. Она не переоделась, не приняла душ и вряд ли смотрела в зеркало поутру. Роки пытается её приобнять, но та стряхивает его руку и продолжает стоять, глядя перед собой.

Приам держится стойко, старается помогать маме, но каждый раз, когда смотрю в его сторону, не могу избавиться от кома в горле. Когда я была в средней школе, мама записала меня к репетитору по химии, так как моя успеваемость составляла только пятьдесят семь процентов. Я умудрилась забыть имя учительницы, но тот день отпечатался в моей памяти навсегда.

Она снимала кабинет в центре Уестфорда, обставила его досками и шкафами, купила всю необходимую канцелярию и повесила рекламный баннер снаружи. Тот день был пасмурным, не самым теплым и не особо холодным. Во время одного из занятий учителю позвонили, она велела нам сделать два задания из учебника, а сама взяла трубку. Я вздрогнула от испуга и выронила ручку, услышав её внезапный крик. Она выбежала из здания и помчалась через дорогу, не замечая несущихся на неё машин. Визг затормозивших шин раздался в ушах, последовавшие за этим гудки чуть не оглушили нас. Мы, напуганные и растерянные, вскочив с мест, смотрели ей вслед через стеклянную дверь. Позже нам сказали, что у нашего учителя в тот день умерла мать, что она жила отдельно от неё и нечасто навещала.

Я помню, как она металась у стола, приговаривая: «отпустите, выпустите меня, мне надо идти». Но её никто не держал. Она просто не успела.

Когда люди, которые спокойно занимались своими делами, получают новость о том, что их близкий человек умер, они бросают дела и бегут к нему со всех ног. Я называю это «наперегонки со смертью». Они бегут так, словно хотят обогнать смерть, которая уже забрала человека, словно они еще могут спасти или успеть попрощаться. Они бегут к человеку, который умер, но при жизни едва удостаивали его звонка. Мне всегда казалось, что эта спешка – чувство вины и попытка заглушить голос совести: