Последний сон

Исчерпывающим доказательством, что у Кеннета Адиссона случился инсульт, служат все перечисленные ранее симптомы. Перебои в работе мозга являются следствием нарушения кровообращения, разрывом или закупоркой артерий, после чего начинается необратимое отмирание клеток. Однако тромбы или разрывы не были обнаружены при полном и повторном обследовании пациента, отмершие участки мозга также не выявлены. В связи с результатами обследования диагноз остаётся под вопросом.

После прочитанного я начинаю путаться, не в силах выстроить логическую цепочку в своей голове, посему просто пробегаюсь глазами по следующим заключениям.

Терапевт:

Вегетососудистая дистония имеет место быть… но обследование не дало чётких…

Психотерапевт:

Мой диагноз – маниакальный депрессивный психоз… на моей практике… неоднократно… симптомы одинаковы… нельзя исключать вероятность, что пациент симулирует болезнь.

Онколог:

В моей профессиональной деятельности… ни что иное, как саркома… я уверен… наиопаснейший вид рака… диагноз окончательный… начнём лечение с завтрашнего дня.

Ни один из этих докторов не смог помочь отцу, его состояние не менялось от лечения к лечению, и опускать руки начали не только доктора, но и мы – его семья. Некое сходство в состоянии Приама и отца я всё же нахожу – внезапная потеря памяти. Это просто совпадение или между этим есть какая-то связь?

Поутру я просыпаюсь на полу, заваленная кучей бумаг. Через пару секунд осознаю, что разбудили меня вовсе не мои биологические часы.

К нашему дому подъехали машины.

Я встаю, поправляю помятую одежду и покидаю комнату. Дверь на первом этаже заперта, и кто-то решительно в неё стучится. Сбегаю вниз по лестнице и сразу подаюсь к окну, чтобы взглянуть на незваных гостей. Во дворе стоят две машины, и одна из них – черный додж коронет. Трое мужчин стоят на крыльце, переминаясь с ноги на ногу. Я едва вижу третьего – его загородили двое других – но с ним что-то не так. Он сгорбился, голова его висит, он топчется на одном месте, словно пытается вернуть силу обессилевшим конечностям.

На лестнице скрипит ступенька. Мама.

Она спускается и распахивает дверь так, словно давно кого-то ждала. Трое мужчин оказываются в нашей гостиной. И теперь я могу разглядеть и узнать в третьем мужчине своего брата. Я замираю на месте, не в силах вымолвить ни слова. Они усаживают его на диван.

– Что произошло? – спрашивает мама.

Я подхожу к Приаму и беру его за плечи. Его глаза смотрят в одну точку неотрывно, словно он не слышит и не видит ничего.

– Всё было как обычно, – говорит один из мужчин. Его усы блестят от пота. – Но Приаму вдруг поплохело, мы отвезли его вчера в один из местных госпиталей, но они там все разводили руками. Главный доктор в этой больничке сказал, что с ним всё хорошо. Но у них не хватало оборудования, и нам пришлось везти его в город, то бишь сюда. Может, он переутомился? На улице настоящее пекло. Машину его мы пригнали, пусть возьмёт парочку выходных.

– Спасибо, что позаботились о нём, – говорю я.

– Нам пора, – говорит второй. – Работа не ждёт.

Пока мама закрывает за ними дверь, я задергиваю все шторы, чтобы солнечный свет не попадал в комнату. Она даже не спрашивает, что и зачем я делаю, лишь молча наблюдает. Я оставляю единственный источник света – лампу – и подхожу к Приаму, обхватываю его голову руками и поворачиваю лицом ко мне. И словно испытываю дежавю. Образ отца с его переменившимися в последние месяцы жизни глазами предстаёт передо мной, и я понимаю, что дальше будет только хуже.

– Они карие, – говорит мама. – У него слишком темные глаза, ты ничего не сможешь там разглядеть. Не делай из мухи слона.

– Какая ты оптимистка, – язвлю я. – Успокаиваешь себя?

– Ты не врач, Делайла, – говорит она с нажимом.

Громкие шаги Дженис заставляют меня вздрогнуть. Она останавливается на лестничном пролёте.

– Что у вас случилось с утра пораньше?

– Роки учил тебя водить машину? – спрашиваю я.

– Ну да, – говорит она неуверенно. – Это что, Приам?