Последний стратег

   — Но вы же знаете, ваше величество, отношение сограждан к хозяйке Зимнего дворца?

   — Да, знаю. Для меня это не секрет.

   — Так что же вы тогда ничего не предпринимаете?

   — Императрица - иностранка. У неё в этой стране нет никого, кроме меня, кто мог бы защитить её.

   — Но, ваше величество, судьба империи пока ещё остаётся в ваших руках. Убедите супругу оставить государственные дела. И тогда всё поправится.

   — Не могу.

   — Простите за смелость суждения, ваше величество. В таком случае Россия может оказаться во власти революционной анархии. Она же уже угрожает вашей императорской династии.

   — На всё есть воля Божия...

Нилов поделился с Алексеевым впечатлениями. Михаил Васильевич лишь заметил:

   — Мне кажется, что государь смирился со своей судьбой.

   — А с судьбой империи, великой России?

   — И с ней тоже. Словно рок какой-то витает сейчас над нами...

Алексеев убыл в Крым, оставив за себя в Ставке генерала Гурко. Там, на Юге, он услышал об убийстве Григория Распутина. Не без внутреннего возмущения он узнал, что Николай II буквально бросил Ставку, поспешив в Царское Село.

Впоследствии Алексеев скажет о тех днях, когда Ставка осталась на несколько дней без Верховного главнокомандующего и полномочного начальника её штаба:

   — Это было преступно. Ставка оказалась совершенно обезглавленной. А ведь война не утихала.

   — Почему преступно? Ведь оставался генерал Гурко, человек в военных делах достаточно опытный.

   — Он не владел ситуацией. И к тому же стремился сделать много ненужного. Особенно в преобразованиях армии, которая сражалась.

   — Но ведь ничего же не случилось.

   — Это было просто везение. Будь немцы не такими пассивными, они могли одним небольшим наступлением привести обезглавленную Ставку в замешательство.

   — Император уехал тогда, чтобы провести военный совет в столице.

   — Он уехал, чтобы утешить в горе императрицу после убийства Распутина.

Когда Алексеев вернулся из Крыма в Ставку, первым, кого он пригласил из штабных начальников к себе на доклад, был генерал-квартирмейстер Пустовойтенко, носивший теперь погоны генерал-лейтенанта:

   — Михаил Саввич, как на фронтах идут дела?

   — Под Ригой немцы день назад пробовали провести разведку боем на Западной Двине. Атаковали сильно, при артиллерийской поддержке.

   — Что ответили наши сибирские стрелки?

   — Штыковой контратакой отбросили германскую пехоту назад, в свои окопы.

   — Молодцы. А как на других фронтах? Будучи в Крыму, я знал только о важнейших событиях.

   — Михаил Васильевич, историческая комиссия при штабе Ставки близка к завершению описаний боевой работы русской армии, её корпусов, дивизий и полков в Великую войну.

   — Прикажите доставить мне для прочтения эти описания.

   — Будет исполнено. А теперь разрешите мне доложить вам об оперативной обстановке на фронтах на сегодняшнее утро.

   — Прошу к карте. Докладывайте...

Историческая хроника действий русских войск была прочитана Алексеевым. Пометок он почти не делал, но на титульном листе расписался и дважды подчеркнул слова наложенной им резолюции:

«Материалы эти дать для военных газет. И в те российские газеты, которые пишут о боевой работе нашей армии. Алексеев».

Возможно, Михаил Васильевич в тот вечер думал о том, сколь много ратных трудов проделано за четыре года войны. И о том, что все они пойдут прахом, если государство охватит разрушительная сила революционной стихии. Возможно, и о том, что о подвигах русского воинства в Мировой, Великой, Отечественной войне будет рассказано россиянам лишь через многие годы. Как оно в действительности в общем-то и случилось.

«1-я Гвардейская пехотная дивизия действовала всю войну ровно и без осечек, вписав в свой формуляр люблинские бои, Ивангород, краковские скалы, Ломжу, сокрушение прусской гвардии под Красноставом, Вильну - и далее Стоход. Отметим под Люблином и в ивангородских боях преображенцев графа Игнатьева, под Тарнополем - их уже с полковником Кутеповым и под Красноставом - измайловцев Геруа 2-го.

В тех же делах прославилась и 2-я Гвардейская пехотная дивизия, начав кампанию богатырским боем на Тарнавке, где московцы с полковником Голъфтпером в день сто второй годовщины Бородина одним ударом разнесли дивизию силезского ландвера Войрша и взяли 42 стреляющих орудия. Тарнавка - самое блестящее пехотное дело всей войны.