Последний стратег

   — Этот старец является человеком сугубо гражданским. Он малосведущ в делах военных. Поэтому его советы вызывают сомнения не только у меня.

   — Вы имеете в виду его сновидение о наступлении Русской армии под Ригой?

   — Не только это.

   — Но ведь в отношении Риги это была и моя августейшая просьба. А вы её, Михаил Васильевич, почему-то проигнорировали. Получилось не совсем хорошо.

   — Ваше величество. Когда провидение поставит вас во главе Русской армии, я буду готов иметь честь выполнить все ваши повеления.

   — А сейчас что вам мешает исполнять волю вашей государыни?

   — Я, ваше величество, человек военный. Подчиняюсь только начальствующим лицам в погонах...

Тогда разговора у Александры Фёдоровны с генералом Алексеевым не получилось. К чести императрицы, она не стала плести против него интриги. Словно понимала, что доверия её супруга к начальнику штаба Ставки ей не пересилить.

Михаила Васильевича «спасло» в той непростой ситуации и другое. Всесильный Григорий Распутин был «по горло» загружен другими заботами. В Зимнем дворце решалась судьба таких государственных мужей, как А. Д. Протопопов и Б. В. Штюрмер. Первый занимал должности управляющего министерством внутренних дел и затем министра внутренних дел. Второй - сперва министра внутренних дел, потом министра иностранных дел и, наконец, председателя Совета министров. До генерала ли Алексеева, сидевшего где-то в городе Могилёве, было отцу Григорию.

В середине 1916 года произошло какое-то раздвоение в Российской империи. Одна часть её сражалась «за веру, царя и Отечество» на фронтах Первой мировой войны. Вторая, тылы, всё больше и больше окутывалась тенётами политических страстей, борьбой за власть. Победы на фронте страну «замирить» уже никак не могли.

Алексеев, находясь в прифронтовом Могилёве, ощущал, что страна приходит в состояние политического хаоса. Ему начинает грезиться революционный ветер не столь далёкого 1905 года. 15 июня Алексеев подал государю докладную записку. В ней он предлагал «возглавление всей области Общеимператорского Управления особым лицом с диктаторскими полномочиями».

По поводу этой записки императору министр земледелия А. Н. Наумов писал следующее:

«Судьба его проекта известна: не встретив сочувствия к такому решению в общественно-бюрократическом своём окружении, Государь не имел решимости провести его самолично и на заседании Совета министров, под личным своим председательством, 28 июня лишь ограничился высказанными им пожеланиями, чтобы все руководившие в то время центральные ведомственные учреждения и лица в связи с условиями переживаемого страной исключительного момента проявили высшее напряжение своих сил на благо Родины и были объединены ради этого во имя общности служения единому патриотическому подвигу».

Может быть, именно летом 1916 года, столь удачного для России в военном отношении, Михаил Васильевич почувствовал назревание великих потрясений в державной империи. И впервые пришёл к мысли, что его Отечество испытывает потребность в сильной власти.

В том 16-м году сослуживцы Алексеева начали замечать, как в начальнике штаба Ставки пробуждается государственник, всё чаще задумывающийся о том, что ждёт его Отечество в финале Мировой войны и после того, как она завершится.

Известен такой случай. Офицер военно-цензурного отделения М. Лемке беседовал со своим начальником генерал-квартирмейстером Ставки генералом Пустовойтенко. В комнату вошёл Алексеев.

Завязался разговор о фронтовых делах. Михаил Васильевич сказал:

   — Да, на сегодня настоящее невесело.

Лемке спросил:

   — Лучше ли будущее, ваше превосходительство?

   — Ну, это как знать... - ответил Алексеев. - О, если бы мы могли его предупредить без серьёзных ошибок. Это было бы величайшим счастьем для человека дела и величайшим несчастьем для человека чувства...

   — Верующие люди не должны смущаться таким заглядыванием, потому что всегда будут верить в исправление всего Высшею Волею, - вставил Пустовойтенко.

   — Это верно, только ведь и живёшь мыслью об этой Высшей Воле, как вы сказали. А вы, вероятно, не из верующих? - спросил Алексеев Лемке.

   — Просто атеист.