Последний свидетель

Питером овладел бешеный гнев. Он схватил сына за рубашку на груди в точности так же, как тогда, в день похорон леди Энн, и яростно затряс.

– Ты должен меня выслушать, папа! Я кое-что обнаружил и…

– Ну, начинается, Томас! По горло сыт твоим враньем! А теперь убирайся отсюда вон!

Питер отшвырнул мальчика в сторону, как котенка, и распахнул дверь. А затем выбежал в холл, оставив Томаса в комнате. Тот лежал, скорчившись в углу. Двери в зал заседаний были закрыты, но Томас знал: с минуты на минуту они отворятся и мисс Хукс пригласит отца войти. Ноги у Томаса были ватными, но он, собрав всю волю в кулак, все же поднялся. И вышел к отцу.

Питер стоял перед одним из высоких окон и смотрел на улицу. Томас достал из кармана конверт, вынул из него оба свидетельства и шагнул к отцу.

– Черт бы тебя побрал, щенок, – прошипел сквозь зубы Питер. – Отойди, кому сказал! Убирайся! – В этот момент эти двое были напряжены до предела и походили на людей, затеявших какую-то смертельно опасную игру.

– Она не твоя жена, папа.

– Замолчи, Томас! Ты меня слышал? Заткнись! Повторять не буду!

– Сэр Питер Робинсон, – послышался писклявый голосок мисс Хукс. Она вышла из зала и стояла у Томаса за спиной. Он не обернулся, вместо этого схватил отца за руку. И одновременно сунул документы в другую руку отца.

– Вот, возьми, – пробормотал он. – Прочти, прежде чем будешь отвечать на вопросы. Ради мамы. Сделай это не для меня, хотя бы ради мамы.

– Сэр Питер Робинсон, – еще более визгливым голосом повторила мисс Хукс, и Томас почувствовал, как рука отца выскользнула. Он направился к двери в зал заседаний. Пауза, тишина. Затем через несколько секунд дверь за ним громко захлопнулась.

Наверное, Томас так никогда и не узнал бы, что же произошло в зале суда после того, как отец занял место на скамье свидетелей, если б в этот момент навстречу к нему не сбежал по лестнице Мэтью.

Он увидел, что Томас, подобно изваянию, застыл у окна и уставился невидящим взором на проплывающие облака и клочок голубого неба между ними. Все его хрупкое тело сотрясала дрожь, а потом Мэтью заметил слезы в темно-синих глазах друга.

– Где твой папаша? – спросил он. – Где документы? Ну, давай же, говори, Том.

– Отдал ему, но не уверен, что он их прочтет. Он не позволил мне ничего сказать, Мэт. Не дал объяснить. Теперь все пропало. Я сам все испортил. Обидно… Надо было послушаться тебя.

– Ладно, теперь не время ныть. Он вошел в зал?

Томас кивнул с самым несчастным видом.

– Что ж, выходит, терять нам нечего, верно? Давай посмотрим, что там будет. Не для того же мы сюда пришли, чтоб пропустить последний акт этого представления.

И Мэтью схватил Томаса за рукав и потащил к двери в зал.

– Но ведь сержант Хернс запретил нам появляться там до тех пор, пока не будут заслушаны последние свидетельские показания, – слабо возразил Томас, но Мэтью не обратил внимания на эти слова. После сцены с отцом Томас, казалось, потерял всякую волю к сопротивлению, и вот Мэтью открыл дверь, втолкнул Томаса в зал и заставил сесть в кресло в самом заднем ряду.

Со скамьи прессы донесся легкий шумок, репортеры оборачивались и поглядывали на подростков, но, как только сэр Питер Робинсон занял свое место на скамье свидетелей, в зале воцарилась почти полная тишина. Питер давал клятву, голос его звучал как-то странно безжизненно, а лицо было бледным как полотно. Но Грета этого не замечала, все ее внимание было сосредоточено на Томасе. И при виде тревоги, промелькнувшей в ее зеленых глазах, он вдруг ощутил нечто сродни злорадному удовлетворению. И не мог отказать себе в удовольствии подразнить ее еще немного. Он смотрел то на отца, то снова переводил взгляд на Грету и многозначительно улыбался. И это возымело эффект. Грета так и впилась в деревянные поручни, отделявшие ее скамью от всего остального зала, вся кровь, казалось, отхлынула от ее лица. Потом она вдруг схватила листок бумаги, стала судорожно что-то строчить на нем и, закончив, пыталась привлечь внимание Патрика Салливана, сидевшего всего в нескольких ярдах спиной к Питеру. Томас увидел, как он обернулся, затем привстал и начал переговариваться о чем-то с Гретой. Но потом все его внимание переключилось на отца, начавшего давать показания.

– Сообщите нам ваше имя, пожалуйста, – произнес Майлз Ламберт.

– Сэр Питер Робинсон.

– Род занятий?

– Министр обороны, – странно безжизненным, лишенным какого-либо выражения и интонации голосом отвечал сэр Питер.

Патрик Салливан поднялся и положил перед Майлзом Ламбертом записку, но адвокат не потрудился даже взглянуть на нее. Не было причин. Сейчас он был занят представлением свидетеля присяжным, старался, чтоб тот, как и его показания, характеризующие подсудимую лишь с самой положительной стороны, произвели на них должное впечатление.

– Как долго вы знакомы с леди Гретой Робинсон? – спросил он.

– Около трех с половиной лет. Она начала работать на меня в 1997 году.

– И, если не ошибаюсь, вы поженились в прошлом декабре?

– И да и нет.

– Простите, сэр Питер. Я что-то не совсем понимаю ваш ответ.