Последний трюк

Хаос родился, как маниакальная, злобная тварь. Тлеющий гнев и возмущение, не находившие выхода, горели изнутри. Мужчины и женщины дрались на улицах, обвиняя друг друга в богохульстве, в том, что конец Берабеска обрушился на головы как благочестивых, так и продажных людей. Поклонявшиеся Богу-воину, упрекали видевших в нём кающегося грешника – дескать, те настолько ослабили общество, что иностранный агент Дарома (в этой части истории никто не сомневался) смог проникнуть в храм и убить Бога. Поклонявшиеся же часовщику обвиняли поклонявшихся воину в том, что их армия не сумела разобраться в хитрых замыслах врагов Берабеска.

Всему этому не видно было конца, и улицы Махан Мебаба тонули в крови.

– Ты не виноват, малыш, – сказала Фериус, когда она и ещё трое аргоси – Путь Горных Бурь, идущая Путём Водяных Лилий и Рози – вели Нифению, Айшека, Ториан, Шуджана, Рейчиса и меня по смыкающимся крышам, по скрытым переулкам, а иногда и под улицами. – Это должно было произойти, что бы ни случилось внутри храма.

Что касается Шуджана, он без конца плакал, наблюдая за бешеным кровопролитием.

– Не мог бы я?.. Если я покажусь, притворюсь тем, кем они хотят меня видеть…

– Кхата Батаб, – перебила Рози.

Шуджан ужаснулся.

– Что это значит? – спросил я, не узнав слова.

– «Лицо лжеца», – произнесла она. – В кодексе часовщика говорится о ложном Боге, который, если истинный Бог будет убит, придёт в Берабеск, чтобы увести несведущих и неверующих в ад.

Путь Водяных Лилий – хотя я уже начинал думать о ней просто как о «Лилии» – сердито проворчала:

– Как будто мало того, что приходится иметь дело с заговором; теперь мы против самой религии.

– Ну, наверное, так и случается, когда перед тобой столько вариантов, – сказала Ториан.

Лили повернулась к ней.

– Ты не имеешь права говорить об этой катастрофе, маршал, учитывая, что кризис – твоих рук дело.

– Хватит об этом, – предупредила Рози. – Теперь мы должны уподобиться воде и омывать препятствия на пути.

Лили фыркнула.

– Говорит женщина, для которой Путь Грома был традиционным решением всех проблем.

– Просто продолжайте идти, – сказала Фериус. Судя по виду, внутренние распри измучили её не меньше, чем само Проклятие.

Странно, как часто аргоси раздражали друг друга. Поодиночке они всегда казались такими спокойными, такими мудрыми и уверенными, но стоило им собраться вместе, как они становились похожими на трут на сухих листьях, только и дожидающегося случая, чтобы вспыхнуть.

«Может, именно поэтому они путешествуют поодиночке», – подумал я, вспомнив, что Энна, мать Фериус, рассказала о себе и своём муже.

«Так уж вышло, что мы с Дюрралом идём по одному и тому же пути. Однажды наши пути разойдутся, и мне придётся попрощаться с ним».

Я посмотрел на Фериус, которая упрямо тащилась по туннелю, не обращая внимания на крики и вопли, доносившиеся с улиц над нами, не обращая внимания на свою боль. Отчасти я надеялся, что если мы все это переживём, то снова будем путешествовать вместе: она, я, Нифения, Айшек и Рейчис. На короткое время мы впятером были чем-то вроде семьи. Теперь те воспоминания казались мне почти детскими.

Фериус, должно быть, почувствовала, что я на неё смотрю, потому что оглянулась и одарила меня улыбкой.

– Поторопись, малыш. Я не могу тащить тебя до самой границы, знаешь ли.

У нас ушло целых три дня, чтобы добраться до окраин Махан Мебаба. Нам часто приходилось останавливаться и пережидать, пока та или иная толпа обрушит волну разрушения, лучше всего выражающую её возмущение, на группу людей, которых они винили больше прочих. Иногда нам приходилось поворачивать назад, потому что пожары охватывали целые кварталы. Наше продвижение было медленным, утомительным и душераздирающим.

– Я никогда ничего подобного не видела, – сказала Нифения однажды вечером, когда мы сидели в стороне от остальных.

– Я тоже.

Похоже, она меня не слышала, неотрывно глядя на огонь.

– Я думала, что повидала все ужасы, какие только могут быть. Ониксовые черви. Бойня в Аббатстве Теней, когда монахи и военный отряд обрушили друг на друга заклинания, Чёрную Тень и просто чистейшую ненависть.

Она поднесла дрожащую руку ко рту, как будто её тело инстинктивно пыталось не дать страданию вырваться наружу.

– То, что сделал со мной мой отец… Раньше я считала его чудовищем. Отклонением от нормы. Теперь я думаю – может, он был таким же, как все остальные, хрупкой оболочкой человеческого существа, едва держащего себя в руках, пока однажды что-то не сломало эту внешнюю оболочку цивилизованности и не обнажило всю жестокость и страсть, скрывавшиеся под ней.

Чем дольше Нифения говорила, тем тише становился её голос, словно воздух, выходя из её лёгких, оставлял после себя только пустоту. Мои попытки утешить людей, которых я люблю, имеют обыкновение терпеть эффектный крах. Более мудрый человек давно бы научился помалкивать.

– Хочешь поесть? – спросил я, протягивая ей один из ломтиков хрящеватой говядины, которые приготовила Рози.

Нифения взяла его и, без аппетита осмотрев, откусила кусочек.