Последний удар

— Тогда давайте отыщем укромное местечко у камина или еще где-нибудь и продолжим паше собеседование, — радостно сказал мистер Куин.

Большой зеленый «мармон» восьмой модели не без труда двигался по заснеженной Главной улице Элдервуда. На шинах не было цепей, а девушка за рулем вела машину довольно беспечно, отчего ее спутник все время ерзал и дергался.

— Ради Бога, Валентина, следи за дорогой!

— Займись своей симфонией, Мариус, — сказала девушка. — А уж я доставлю тебя в целости и сохранности!

— У тебя могло бы хватить соображения хотя бы остановиться возле какой-нибудь автомастерской и поставить цепи!

— Не заводись. Мы уже почти приехали.

Валентина Уоррен была девицей темпераментной и своенравной. В своей артистической карьере она вышла на уровень больших ролей в летних гастрольных труппах и маленьких ролей на Бродвее. Она втайне подражала внешности и манерам Джоан Круфорд — «Неукротимых» она смотрела раз пять. Голливуд был для нее, что Иерусалим для крестоносцев; стать знаменитой кинозвездой — все равно что овладеть Святым Граалем.

Для поездки «за город» она облачилась в наимоднейшую зимнюю спортивную одежду, рекомендованную журналом «Вог», — в лыжный костюм, состоящий из норвежских брюк с лампасами, ярко-зеленой фуфайки из тонкого сукна с шелковистой отделкой и подходящего по цвету берета. На это она набросила, наподобие пелерины, плотное шерстяное пальто зеленого цвета с черным меховым воротником и манжетами. Валентина любила зеленое — ей казалось, что в сочетании с пышными золотистыми волосами и мертвенно-бледным лицом это придает ей вид героини греческой трагедии. Она страшно злилась, если кто-нибудь находил ее «забавной». Мрачность и слава были для нее неразделимы.

Однако если природа и обделила девицу Уоррен истинной угрюмостью, то ею с лихвой был yаделен юный Мариус Карло, в котором смешалась испанская, итальянская и ирландская кровь и душа которого была столь же темна и изъязвлена, как и кожа. Мариус в полной мере обладал даром самоуничижения. Его романтическая, наделенная воображением натура заставляла его болезненно переживать собственные физические недостатки и постоянно себя недооценивать. В целях самозащиты он прибегал к сарказму.

Карло был недюжинно талантливый, хотя и не вполне оригинальный композитор, продолжатель традиций Стравинского и Хиндемита. Но недавно он подпал под чары австрийского модерниста Арнольда Шенберга и начал обильно творить в шенберговском стиле. Эти скупые атональные опусы не слышал никто, за исключением кружка почитателей из числа поэтов, художников и музыкантов Гринвич-Виллидж, которые цеплялись к нему, как инфекция. На жизнь он зарабатывал игрой на альте в оркестре Уолтера Дамроша, концерты которого по субботним вечерам транслировались на всю страну по Эй-би-си. Это был его тяжкий крест, и, когда Мариуса пригласили провести Святки в Элдервуде, он немедленно ухватился за эту возможность и тут же сообщил в администрацию оркестра, что свалился с двусторонней крупозной пневмонией.

— Пусть играют своего чертова Чайковского без меня, — брюзгливо говорил он друзьям и добавлял со свойственным ему оптимизмом: — Может быть, меня и уволят.

У него был врожденный дефект сводов стопы, и ему до сих пор приходилось носить тяжелую ортопедическую обувь, которая затрудняла ходьбу, а когда он торопился, это превращалось в пытку.

— Краб Мариус, слыхали? Так это я, — говорил он с горечью.

Валентина без потерь одолела Главную улицу Элдервуда, ставшую сплошным катком, и направила свой «мармон» к северной окраине городка.

— Мариус, а ты понимаешь, что происходит? — вдруг спросила она.

— Что происходит, где?

— Там. Чего ради затеяли это многодневное гостевание?

— Откуда мне знать? Те дни, когда я пользовался доверием Джона, давно уже канули в бездну времен.

— Не будь таким… Эдипом. Ты же понимаешь, о чем я говорю. Джон что-то задумал, но что именно?

— У него и спроси. — Мариус не сводил мрачного взгляда с заснеженной дороги. — Надеюсь, хоть выпивка будет приличная.

— Он делал такие ужасно таинственные намеки, — глубокомысленно сказала Валентина. — После Нового года, говорит, произойдет нечто значительное. Интересно все-таки, что же.

Молодой музыкант оскалил зубы, что можно было посчитать ухмылкой.

— Может быть, тебе лучше не знать.

— Это как прикажешь понимать?

— Тормози, черт тебя побери!

— Ладно же, Мариус! А все-таки что тебе известно?

— Ты в последнее время Расти видела?

Актриса вздрогнула.

— Еще до Дня Благодарения.

— Девчонка вся сияет, особенно безымянный пальчик на левой руке.

— Они помолвлены? — вскрикнула Валентина.

— Кольцо дружбы. Так это называется. Пустячок в четыре карата.

— Так ты думаешь, что пока мы будем здесь…

— От Джона всего можно ждать. Даже свадьбы. — Мариус пожал плечами. — Судьба. Чему быть — того не миновать.

— Ой, кончай, а? Не верю я.

— Да ну? — негромко сказал он.

Она хлестнула по нему взглядом своих фиалковых глаз и снова стала смотреть на дорогу.

— И вовсе необязательно, — сказала она столь же негромко. — Мариус, знаешь… ты мог бы помочь мне. Мы могли бы помочь друг другу.