— В таком случае, — мистер Гардинер весело сверкнул глазами, — присутствие священника, хоть и отставного, может быть нелишним. Мистер Крейг, я не хотел бы причинить неудобство вам и вашим гостям, но я хотел бы сходить ко всенощной. По-моему, у вас в Элдервуде есть епископальная церковь. Если бы у кого-нибудь можно было одолжить машину…
— Вот еще. Я распоряжусь, чтобы Фелтон или Джон повезли вас, — сказал Крейг. — Только дело в том, что дорога на главное шоссе может через несколько часов стать непроезжей. Что-то я снегоочистителей не слышу.
— Пожалуйста, мистер Крейг, не утруждайте себя. Если надо, я могу пойти пешком. Здесь не больше мили, я заметил. Я пятьдесят с лишним лет не пропускал рождественской службы и полагаю, что в моем возрасте неразумно было бы впадать в грех.
— Мы вас доставим в церковь, — сказал Джон. — Внимание всем! — Мариус Карло вздрогнул и проснулся. Эллери при этом заметил, что примостившаяся на его кресле блондинка сильно вцепилась Карло в волосы.
— Теперь, когда приехал мистер Гардинер и все мы в сборе, я могу объявить о третьем колоссальном событии шестого января. Мистер Гардинер пробудет здесь все праздники и еще несколько дней по причинам не только светского характера. — Джон просиял. — Немедленно после полуночи пятого января святой отец проведет церемонию бракосочетания. Да! Расти и я.
В последовавшей сумятице Эллери удалось протиснуться на задний план, так чтобы можно было следить за Валентиной и Мариусом. Актриса была чрезмерно оживлена, ее грудной голос от напряжения сделался визгливым, когда она кинулась обнимать Расти и Джона. Она была так бледна, что Эллери показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Очевидно, Мариус подумал то же самое: он схватил ее повыше локтя и крепко сжал. Через мгновение Валентина отошла и резко стряхнула руку музыканта. Эллери услышал, как Мариус сказал ей: «Ну и бездарная же ты актриса все-таки», а она прошипела: «Заткнись, черт тебя возьми!» А затем оба они улыбнулись и протянули бокалы, когда Фелтон, вернувшийся к своим обязанностям дворецкого, подошел наполнить их перед тостом.
Потом сама Расти настоятельно спросила суженого:
— Но, милый, ты ведь сказал, что шестого января произойдут четыре события. Какое же четвертое?
— А это мой большой секрет, — усмехнулся Джон. — Этого никто не знает и не узнает до той самой ночи… Даже моя невеста.
И никакие вкрадчивые речи Расти, ни благожелательные расспросы остальных — включая Артура Крейга, который продолжал с улыбкой настаивать, что у него нет ни малейшего представления, на что намекает Джон, — не смогли побудить молодого поэта раскрыть свой секрет.
И только позже, в столовой с дубовыми панелями, когда пламя металось в камине, а все гости устраивались за огромным дубовым столом, убранным остролистом, Эллери сказал Эллен, рядом с которой он уселся:
— Вот занятное совпадение.
— О чем вы, Эллери?
— От двадцать пятого декабря до пятого января, то есть от Рождества до дня, известного как Двенадцатая ночь или канун Крещения, ровно двенадцать дней. Столько продлится наш праздник, Эллен.
— Ну и что?
— Посмотрите вокруг. В празднестве участвуют двенадцать человек. Вам это не кажется интересным?
— Ни в малейшей степени, — отрезала Эллен. — Какой у вас, Эллери, своеобразный строй мысли!
В этот момент Оливетт Браун воскликнула:
— Нас двенадцать! Должна сказать, у меня душа радуется, что нас ни на одного больше.
— Вот видите? — прошептал Эллери Эллен Крейг.
Первый вечер: среда, 25 декабря 1929 года
Проснувшись, гости Артура Бенджамина Крейга увидели мир, напоминавший пейзаж на открытке: заиндевевшую хвою и непорочной белизны снег. Даже у самых высоких кустарников видны были только верхушки. О въездной аллее и о дороге ничто не напоминало. Куда ни посмотреть, белоснежными параболами вздымались и опадали сугробы.
Большая часть обитателей встала рано, обмениваясь восклицаниями но поводу чудесного вида из эркеров и наслаждаясь рождественским завтраком а-ля фуршет, приготовленным дюжей поварихой, она же экономка Крейга, миссис Янссен и сервированным краснощекой горничной-ирландкой. В столовой было шумно.