Последний удар

— Если это так, то я ее не вижу. Очевидно, наш рифмоплет использовал старинный английский гимн… как его?.. — Он постоял, вспоминая, потом пробормотал: — Черт меня дважды побери, конечно же, «Двенадцати святочных деньков». — Видя недоумевающие взгляды присутствующих, он пояснил: — Я уже говорил Эллен о том, как во всей этой истории странным образом повторяется число «двенадцать». Нас двенадцать, собрались мы на праздник, именуемый «Двенадцать святочных деньков», и все двенадцать человек случайно, а может быть и не случайно, представляют двенадцать знаков зодиака. Теперь же появляются эти подарки, а в виршах, их сопровождающих, пародируется старинный рождественский гимн, который так и называется — «Двенадцать святочных деньков»! Помните, как там поется: «В первый святочный денек / Мне прислал мой голубок / Куропаточку на грушевой ветке. / Во второй святочный денек / Мне прислал мой голубок / Двух горлинок нежных / И куропаточку на грушевой ветке». И так далее. На третий день прибавляется «Трех курочек белоснежных» и повторяется про горлинок и куропатку на грушевой ветке. На четвертый день добавляются «четыре певчие птички». Так оно и идет — за каждым новым подарком повторяются все предыдущие, пока на двенадцатый день все это не заканчивается на «двенадцати барабанщиках, бьющих в барабаны».

— Очаровательно, — сказал кто-то. — И что из этого следует?

Эллери не нужно было оборачиваться, чтобы узнать этот голос.

— Не знаю, Мариус. Но что-то здесь явно только начинается. Вряд ли этот рождественский гимн взяли бы за образец для этой игры в фанты, если бы не собирались действовать по той же схеме.

— «О радостный, счастливый день!» — сказал Джон. — Или как?

— И этого не знаю. Да только вряд ли автором двигало желание доставить радость. Боюсь, Джон, что хоть и выглядит это как дурачество, падо отнестись к этому всерьез. Обычно люди не идут на такие ухищрения просто ради шутки. Или если это все же шутка, то совершенно непонятно, в чем же соль. И это внушает опасения.

Все помолчали. Их охватила какая-то беспомощность — никто не знал, смеяться ли надо или тревожиться.

Эллери постучал по белой карточке.

— Единственный modus operandi[Способ действия (лат.).], который я могу предложить, — исследовать этот пародийный текст, обращая внимание на расхождения с оригиналом. Кстати, слова «вол», «дом» и «верблюд» напечатаны вразрядку. Полагаю, что это следует считать попыткой как-то их выделить, привлечь особое внимание именно к предметам.

— Теперь о различиях с исходным текстом. Они начинаются сразу же. В первой строке гимна поется: «В первый святочный денек». На карточке же — «В первый Святок вечерок». Во второй строчке тоже есть различия. В гимне поется: «Мне прислал мой голубок»; в записке же говорится: «Шлю тебе, мой голубок», то есть имеется в виду конкретно Джон. В третьей строчке «куропаточка на грушевой ветке» непонятно зачем превращается в «вола из древа сандала», а далее сочинитель безвозмездно присовокупляет еще два предмета, которые отсутствуют в оригинале, даже в арифметическом смысле: «недостроенный дом» и «верблюда почти что из стали». — Эллери неожиданно добавил: — Может, мои рассуждения и покажутся глупыми, но то, что там говорится и как говорится, ничуть не умнее на первый взгляд всего того, что могу сказать я. И все же кто-то не поленился раздобыть или сделать все эти предметы, завернуть их, сочинить стишки, сложить все это дело в коробочку, а потом отсидеться в каком-нибудь укромном местечке в этом доме, который похож на лабиринт, улучить момент, незаметно проскользнуть вниз и подложить подарочек под елку. Если учесть, что пятнадцать человек — двенадцать и еще три человека прислуги — все это время передвигались по первому этажу совершенно непредсказуемо, этот его поход к елке был чрезвычайно рискованным — если он, конечно, хотел остаться незамеченным или, по крайней мере, незамеченным по правилам избранного им варианта игры в «кошки-мышки». Нет, бессмысленность здесь только поверхностная… А это еще что такое?

Произнося свой монолог, Эллери незаметно для себя перевернул карточку. Теперь же он, нахмуря брови, смотрел на какие-то каракули на ней.

Все сгрудились вокруг него, являя собой некое уменьшенное подобие «смятенной толпы». Даже у миссис Браун, несмотря на все ее связи в мире теней, сквозь румяна проступила зелень в лице.

Пометки были сделаны карандашом:

— Здесь есть слово «вол», — тихо произнес Фримен. — Это ясно, как совесть издателя. Но будь я проклят — извините, мистер Гардинер, — если могу разобрать все прочее.

— Ничего, ничего, мистер Фримен, — отозвался старый священнослужитель, сделав пальцами приличествующий сану и случаю жест. — Вероятно, я более чем кто-либо из присутствующих знаю толк в проклятиях. А ведь это все очень любопытно.

— А вот эти две закорючки внизу, — сосредоточенно произнес доктор Дарк. — Они как два горба. Два верблюжьих горба!