Последний удар

— Не убоявшись возмездия, Оливетт? — спросил мистер Гардинер и, откланявшись, пошел разыскивать Артура Крейга, который и изначально был единственной его реальной надеждой.

— Вы уверены, вы уверены, мистер Гардинер, что не ошиблись? — все повторял Артур Крейг.

— Я не ошибся, мистер Крейг.

— Но это так не похоже на Джона. То есть он много говорил об отце, об издательстве, но чтобы получить его назад?.. Я не слышал, чтобы он выражал…

— Я лишь говорю вам то, что случайно услышал.

— Шантажировать Дэна Фримена! — Крейг потянул себя за бороду. — Нет, не могу я в это поверить, мистер Гардинер.

Мистер Гардинер встал.

— Я понимаю. Да-да. И мне искренне жаль. Но я счел своим долгом…

— Нет-нет, садитесь, пожалуйста. — Крейг ухватил священника за руку своими большими пальцами. — Мальчик, которого ты взрастил… думал, что знаешь его вдоль и поперек… за чью порядочность мог бы поручиться… Как к нему с этим подойти, мистер Гардинер? Что сказать?

— «Уста глаголют от избытка чувств», — тихо изрек мистер Гардинер. — Говорите то, что чувствуете. Юноша любит и уважает вас. Он будет слушать. Он обязан.

— Будет ли? Вообще, знаю ли я его? За последние дни иногда… — Крейг внезапно встал и заговорил, глядя в огонь камина. — Я стремлюсь сохранять своего рода равновесие в разгар… я не знаю чего. Чего-то непонятного. — Он пошатнулся, и сердце мистера Гардинера сжалось от сострадания. — Что происходит в моем доме? — вскричал бородач. — Что мне делать? Как с этим справиться?

Мистер Гардинер тронул хозяина за напряженное плечо.

— В последний день своей земной жизни, мистер Крейг, Христос «пошел на гору Елеонскую», как нам поведал Марк, «в селение, называемое Гефсимания», и там претерпел агонию смертного страха и печали. «Гефсимания» — арамейское слово, означающее «масличный пресс», и там, когда сердце Иисусово было давимо и терзаемо, подобно маслинам, давшим этому месту название, Он все же нашел в себе силы сказать: «Не чего Я хочу, а чего Ты».

Старый священник улыбнулся.

— Я знал, что прозвучит это все несколько старомодно, мистер Крейг, но имейте веру, и вам откроется путь.

Но, оставляя Артура Крейга, мистер Гардинер улыбаться перестал. Он подумал, что полвека проповедовал веру и с прискорбно малым результатом. Истинная вера творит чудеса, он знал это, но истинная вера — это так редко, так редко. А тут перед ним стояла задача, в которой время могло сыграть определяющую роль.

Мистер Гардинер вздохнул. Что поделать, иногда необходимо воздать кесарю кесарево. Он нашел Эллери и рассказал ему об ультиматуме, поставленном Джоном Фримену.

Эллери слушал внимательнейшим образом.

— Спасибо, мистер Гардинер. Я рад, что с этим вы пришли ко мне. Все начинает сходиться. Сходится, во всяком случае, один момент…

— Сходится с чем, мистер Куин? — Священника удивило радостное, даже почти хищное выражение лица молодого человека.

— Пока что не могу сказать определенно. Лучше воздержусь.

Мистер Гардинер ретировался в свою комнату в полном изумлении.

Миссис Янссен рано подала ужин.

— По понедельникам мистер Крейг больше всего любит слушать радио, — поведала она. — «Рокси» и все такое. По чести говоря, я и сама не прочь послушать. — У нее в комнате был старый детекторный приемник, который она то и дело разбирала и собирала заново.

Итак, в половине восьмого все уютно устроились в гостиной и покорно слушали «Рокси и его оркестр» по «Джей-Зед». В половине девятого Крейг переключился на И-эй-эф послушать цыганский ансамбль.

— Надеюсь, вы не против, Мариус. Я понимаю, что это традиционная музыка, но мне она нравится.

— А чем плоха традиционность, дядя Артур? — воинственно спросила Эллен. — Они играют классические произведения, известные всем, п играют их прекрасно. Не понимаю, зачем надо извиняться, если любишь то, что любит масса других. Не потому ли, что горстка высокомерных зазнаек начинает усмехаться? — И ее презрительный взгляд стрелой пролетел к Эллери.

— А я-то при чем, учитель? — пробормотал Эллери.

— После этого, — вмешался Мариус, — у кого достанет тщеславия отказаться слушать это слащавое пиликанье?

Вечер получился не из приятных. Во всех сидела какая-то скрытая раздражительность. Мариус, казалось, снова впал в свое дурное настроение, Джон был рассеян, Валентина сварлива, Пейн резок, доктор Дарк надут, миссис Браун визглива, мистер Гардинер встревожен, Крейг подавлен, Эллен взвинчена, Расти нервозна, а Фримен и вовсе походил на некий бесплотный дух, витающий в горчайшем эфире где-то на другой планете.

Вечер тянулся невыносимо. В одиннадцать кто-то включил новости. Посреди передачи Фримен поднялся и сказал:

— Неприятности. Везде одни неприятности. Извините, я, пожалуй, пойду спать.

Он вышел усталым шагом.

Остальные лениво обсуждали новости: «спиртной» патруль береговой охраны США убил трех контрабандистов и захватил три катера с нелегальным грузом стоимостью в полмиллиона долларов; в Индии Махатма Ганди призвал к «гражданскому неповиновению» британским властям… И тут перед ними вновь предстал издатель и скрипучим голосом произнес:

— Вот это я только что обнаружил у себя в комнате.