Последний вечер в Лондоне

Прошу вас понять, что щепетильность и далеко идущие последствия последнего задания Сейнт-Джона вынуждают нас действовать так, как если бы он был все еще жив и работал под прикрытием. Его семья не будет уведомлена, и они не смогут провести официальные похороны. На настоящий момент его останки покоятся на городском кладбище под чужим именем. С ними будут обращаться с почетом и уважением. Вы не должны ни при каких обстоятельствах распространять эту информацию. В противном случае это будет расцениваться как измена, караемая смертной казнью. Вам предоставляется доступ к этой информации исключительно из-за вашего статуса в правительстве Ее Величества, но не из-за родственных связей с погибшим.

Прошу, помните, что Сейнт-Джон погиб, служа своему королю и отечеству. Страна в неоплатном долгу перед ним».

Я проигнорировала имя внизу письма, написанное официозно размашистым почерком. Никто не произнес ни слова, когда Джеймс вернул письмо Гиацинт, и она убрала его в папку.

– Вы можете оставить его себе, – сказала она.

Пенелопа кивнула и улыбнулась.

– Огромное тебе спасибо, Гиацинт. Ты ответила на многие вопросы.

– Я так рада. Если еще могу что-то сделать, говори. Если хочешь, я могу начать искать записи о месте захоронения.

– Да, пожалуйста. – Голос Джеймса прервался, и он остановился, чтобы прочистить горло. – Спасибо тебе за помощь.

Гиацинт собрала свои вещи, попрощалась и вышла, пройдя мимо вошедшей в комнату ожидания медсестру.

– Мисс Дюбо проснулась и снова спрашивает Мэдди. – Медсестра доброжелательно посмотрела на меня, когда я поднялась с места. Затем обратилась к Пенелопе и Джеймсу: – Я обязательно предупрежу вас, если будут какие-то изменения.

– Спасибо. – Телефон Пенелопы зазвонил. – Арабелла уже едет.

Она одарила нас озабоченной улыбкой. Я попыталась улыбнуться в ответ, но не смогла. Достав из рюкзака дельфина из слоновой кости, я вышла вслед за медсестрой.

Прешес лежала в оформленной в голубых и кремовых тонах палате. Помещение было обставлено со вкусом: телевизор с плоским экраном напротив единственной кровати, собственная ванная комната. Из большого окна на бело-серый линолеум падал приторно-желтый свет, освещая большую композицию из роз, которые, как мне показалось, доставили из сада Пенелопы.

Я ощутила легкий запах отбеливателя и дезинфицирующего средства, а увидев бледное лицо Прешес и ее тусклые волосы на подушке, подумала, что ее, наверное, по ошибке тоже отбелили вместе с простынями и полом.

Ее высокая фигура казалась крошечной под покрывалом, словно Вселенная уже начала уменьшать ее, подготавливая к следующему шагу. Трубочка капельницы, прикрепленная лейкопластырем, змеилась от запястья. Ее худые руки и тонкая, как пергамент, кожа казались хрупкими, словно воздушный змей, и на мгновение я вспомнила маму. Вспомнила, как она выглядела на медицинской кровати, которую отец поставил в гостиной, чтобы она могла провести Рождественскую ночь рядом со своими детьми. Наверное, поэтому я ненавидела Рождество, а не больницы. Моя ненависть к больницам появилась позже.

Я наклонилась поцеловать ее, уловив знакомые духи. Потом положила дельфина ей на ладонь и сжала ее пальцы вокруг фигурки.

Прешес не нужно было смотреть, чтобы понять, что это. Ее голос оставался сильным, хотя и слабел время от времени, а вот завораживающие глаза совсем не изменились.

– Спасибо, Мэдди. – Она нахмурилась. – А где твой блокнот? Мне так много нужно сказать тебе.

Я чуть было не улыбнулась, но комок в горле помешал мне это сделать.

– Я не взяла его, но у меня есть телефон, на который все можно записать, если вы, конечно, не против. – Я села на кресло возле кровати и включила диктофон, глядя, как на экране телефона пляшут огоньки, словно отмеряя собой остаток жизни. Если бы только такое устройство существовало.

– Хорошо. – Прешес перебирала простыню, видимо, ожидая, когда я заговорю.

– Мы нашли Грэма. И мне кажется, Еву тоже. – Я посмотрела на нее, ища подтверждения. – Но вы и так знали, где она, правда?

Она ответила мягкой улыбкой:

– Да.

Я нахмурилась, все еще пытаясь сложить разрозненные кусочки воедино.

– Так что же случилось с настоящей Прешес Дюбо?

Ее грудь поднималась и опускалась от частого дыхания, словно она была медиумом, вызывающим умершего.