Последний вечер встречи

– О, это долгая история. – Лицо у Ани постепенно разгладилось, она вздохнула и налила себе еще вина. – Ты хотел знать, как я попала в эскорт? Ну так слушай. Благодаря Куличенко я тут и оказалась. Из школы меня выперли, потому что я не справлялась с учениками. Мама умирала и мучилась. А я не могла не то что лекарства ей купить, но и ела один раз в день. И как-то однажды почувствовала, что не могу больше… – Аня замолчала и вытерла едва заметную единственную слезинку, скатившуюся по розовой щеке. – Я… я решила умереть. Подумала – хватит небо коптить, все равно от меня толку ноль. Кто я? Жалкая зубрила с никому не нужным университетским дипломом в кармане, Дылда, Эйфелева башня. Я сидела на скамейке в парке возле дома и думала, как лучше свести счеты с жизнью. Отравиться? Это нужно достать необходимое и проверенное лекарство. Повеситься? Меня смущало, что при этом вываливается язык. Спрыгнуть откуда-нибудь? Страшно. Да и можно выжить и остаться инвалидом… пока я так думала, рядом остановился какой-то мужчина. Я не сразу его заметила, подняла глаза, только когда он окликнул меня.

– Шепетович! Ты, что ли?

Я взглянула на него, и меня охватила паника. Это был он, мой мучитель, Влад Куличенко собственной персоной. Выглядел он отлично – несмотря на избыточный вес, был вполне спортивен, модно и дорого одет, хорошо подстрижен, в руках держал смартфон последней модели. Я увидела кроссовки на его ногах и поняла, что в парке он совершал пробежку.

– А ты все такая же… страшная. – Он заржал, так же громко и нагло, как в школьные годы. Его даже учителя не останавливали, боялись делать ему замечания. Я молчала, онемевшая от боли, унижения, отчаяния, ото всего.

– Ну рассказывай, – велел Куличенко, закончив гоготать. – Как живешь? Чем занимаешься? По виду твоему не скажешь, что ты сильно преуспела. – Он ухмыльнулся.

Я хотела встать со скамейки и уйти, но у меня не было сил. Я чувствовала себя такой ничтожной и слабой, просто жалкой улиткой. Из глаз моих хлынули слезы.

– Эй, ты чего? – Куличенко пренебрежительно присвистнул. – Ты же уже взрослая, не школьница. Чего ж ревешь?

И я… не знаю, что на меня нашло, но я рассказала ему все: о маме, ее болезни, безденежье, отчаянии. Даже о том, что только что планировала совершить самоубийство. Куличенко слушал внимательно, лишь пару раз отвлекся для того, чтобы ответить на звонки.

– Ну вот что, – проговорил он, когда я, вся в слезах и соплях, наконец закончила свое печальное повествование. – Самое простое было бы оказать тебе спонсорскую помощь, как бывшей однокласснице. Но у меня твердое правило – я не занимаюсь благотворительностью. – Он осклабился и смерил меня омерзительным животным взглядом с ног до головы. Я молчала, опустошенная и обессиленная долгими слезами.

– Послушай, Дылда, я могу предложить тебе работу. Это как раз то, на что ты сгодишься. Во всяком случае, твой рост – самое оно для этого.

Я ничего не понимала. Я думала, он хочет предложить мне заниматься каким-нибудь баскетболом – меня много раз звали в секцию из-за высокого роста.

– Чего молчишь? Язык проглотила? – Он продолжал разглядывать меня в упор, и до меня понемногу начало доходить. – Я сейчас спонсирую одну фирму, там нужны девчонки вроде тебя. Фигура у тебя вполне модельная, морду только подправить нужно и мозги прочистить.

Я решила, что он имеет в виду работу на панели, и в ужасе замотала головой.

– Да не боись, никто тебя трахаться не заставит. – Куличенко панибратски похлопал меня по плечу. – Будешь сопровождать серьезных людей по их делам и интересам. За это хорошо платят. Вылечишь свою мать или, по крайней мере, облегчишь ей конец. Сама наешься досыта. Шмотки купишь.

Он смотрел на меня выжидательно. Я подумала, что это все равно конец. Пусть не самоубийство, но конец той прежней Ане Шепетович, скромной и тихой отличнице, первой студентке на курсе университета. Мне предлагают быть девушкой по вызову, и нет никакой разницы, бордель это или фирма по эскорт-услугам.

– Я… я не могу, – пробормотала я, запинаясь, боясь взглянуть Куличенко в глаза.

– А что ты можешь? – презрительно проговорил он. – Сидеть на лавке в лесу и придумывать способы сдохнуть? На это, моя милая, тоже смелость нужна, а у тебя ее нет.

Я поняла, что он прав. Это чудовище, эта человекообразная обезьяна, с трудом усвоившая таблицу умножения, он, этот человек, растоптавший мое детство, – он был прав! Я трусиха, ничтожество, последняя дура.

– Ну я пошел, – проговорил он равнодушно, потеряв ко мне всякий интерес.

Я смотрела, как удаляется его широкая спина. Вот он уже за деревьями, видны лишь ослепительно-белые кроссовки… Тогда я закричала:

– Стой!!! – сорвалась с места и кинулась вслед ему.

Я догнала его, схватила за плечи. Не знаю, что на меня нашло. Я, всегда боявшаяся всех до дрожи в коленках и до тошноты, трясла Куличенко, как грушу, с исступлением и абсолютным бесстрашием. Он обернулся, в глазах его было удивление.

– Я согласна! – заорала я прямо ему в лицо. – Слышишь, ты! Я согласна!!!

Он осторожно отцепил от себя мои руки.

– Ну и хорошо. Зачем так кричать?