Последний вервольф

Я вкратце рассказал ей всю историю. Гелиос, вампиры, вирус. Она слушала, чуть нахмурив брови и обхватив себя одной рукой. Так могла бы выглядеть молодая мама, слушающая о плохом поведении сына в школе. Темные волосы отбрасывали на ее лицо тень в виде полумесяца. Она напоминала Ангела Чарли из 70-х. Я думал с радостью и одновременно с горечью: все эти годы… все эти годы…

— Оставайся в аэропорту. Я уйду. Если они о тебе не знают, то последуют за мной. Уезжай в Нью-Йорк. Я приеду, когда от них отделаюсь. Думаю, это не займет больше дня или двух.

— А что если тут еще есть вампиры?

— Я позвоню через полчаса. Если тут есть другие, тебя все еще будет мутить. А если один из них сядет с тобой в самолет, тебе станет по-настоящему плохо. Но это вряд ли. Если они и пошлют кого-то за тобой, это, скорее всего, будет обычный человек. Они ничего тебе не сделают, пока ты в людном месте, но будь бдительна.

— А что насчет агентов из этого ВОКСа? — спросила она. — Как я узнаю, следят ли за мной?

Она снова нахмурилась и сосредоточилась. Теперь она выглядела, как секретарша, которая записывает длиннющий список дел, пытаясь оставаться невозмутимой и не паниковать.

— Никак. Но с этим мы пока ничего не можем поделать. В любом случае, они тебя не тронут. Пока. Они любят трофеи. И будут ждать до следующего полнолуния.

Слово «полнолуние» заставило нас опять переглянуться. Мы еще не говорили об этом важном аспекте. Я засунул в таксофон последнюю монету. Я запомнил наизусть ее нью-йоркский адрес.

— Я не могу вот так взять и уехать, — сказала она. — Мне нужны ответы.

— И ты их получишь. Но не здесь и не сейчас. Сначала я должен убедиться, что ты в безопасности.

Я почувствовал в груди острую, но сладкую боль лишь оттого, что все это правда. Вдруг что-то стало для меня важным. В фильмах бывает, что кто-то случайно находит старый космический корабль, погребенный под пылью на долгие тысячелетия, включает зажигание, и все лампочки, индикаторы и приборы оживают как по волшебству. Приятная и одновременно пугающая мысль, что эта способность всегда была во мне и ждала своего часа, взволновала меня.

— Скажи мне еще одно, — попросила она. — Есть ли лекарство?

— Нет.

Она закрыла глаза. Сглотнула. Приняла мой ответ. Я чувствовал, что после укуса она превратилась в удивительно изменившуюся личность, которая могла приспособиться даже к обличью монстра, но по тому, как она закрыла глаза, было видно, как много еще осталось в ней от прошлой себя, которая пыталась притвориться, что ничего этого нет и не было. Даже мой отрицательный ответ не убил ее надежду окончательно. Она, наверное, еще не одно десятилетие будет сжимать в руках эту надежду, словно горячий уголь.

— Не оставайся одна после заката солнца и не спи по ночам, — сказал я. — Тебе придется идти в бар или клуб или еще куда-нибудь. Спи днем. И если можешь, с кем-нибудь в доме, но только с тем, кого хорошо знаешь.

Теперь мы уже, забыв об осторожности, смотрели друг на друга не отрываясь. Я чувствовал, что wulf[30] сплачивал нас, такой же жуткий и волнительный, как обильное кровоизлияние на белый кафельный пол. Но кроме него, был и другой — человек, и это удивляло нас обоих. В нашем веке это просто неприличный анахронизм. Я вдруг представил, как Грейнер, Эллис и их вооруженная до зубов банда окружают нас и хохочут.

— Тебе и правда лучше бы приехать за мной, — тихо сказала она.

Сохранить самообладание ей не удалось. Я чувствовал: отчаяние поджидало ее за углом. Густые ресницы и мушка над уголком губ были самыми соблазнительными акцентами на ее лице.

— Я приеду.

— Обещай мне.

— Обещаю.

— Это безумие… Я еще столько не знаю… Я ничего не знаю.

— Я расскажу все, что знаю сам, это не так уж много.

— Ты позвонишь через полчаса?

— Верь мне.

Взгляды снова встретились.

— Ты знаешь, что верю.

Такие моменты — словно малюсенькие шестеренки; щелчок, и винтики задвигались, и вот ты уже говоришь: «Верь мне», — а она отвечает: «Ты знаешь, что верю». Теперь, когда если и то связали нас намертво, нам предстояло одно щекотливое событие, вернее даже два: соединиться друг с другом как люди и…

Я понимал, что это невозможно обсуждать, что это останется не слетевшим с губ, прямо в сердце. Оно послало намек на себя самого из будущего и поставило печати нам на губы. Они дождутся следующего полнолуния, сказал я, и мы переглянулись, шкурой почувствовав, что ничто, ничто не сравнится с…

Но не стоило думать об этом сейчас.

— Я правда не хочу, чтобы ты уходил, — сказала она.

— Я правда не хочу уходить.

37

Но я все же ушел. Я взял такси от «Хитроу», заплатил 50 фунтов водителю (растафарианцу с дредами и в шапке размером с почтовый ящик), купив заодно и право пользоваться его мобильным. Машина, дурацкий «Мондео», пропахла ганжей и китайской едой.

Она ответила после первого гудка.

— Как ты себя чувствуешь?

— Больше не тошнит. Оба пошли за тобой.

— Отлично.

— Ты не можешь разговаривать открыто, да?

— Да.

— Я не выдержу. Ведь это три тысячи миль.

— Ты оглянуться не успеешь, как я приеду.