Последний воин

«Если он попросит меня спеть — я буду кусаться», — весело подумал тот. Но Фолоуди — кажется, не без сожаления — эту просьбу опустил и продолжал:

— Так значит, тебе, скорей всего, нужен какой-то музыкальный инструмент. И, если я правильно понимаю, это должно быть что-то, не занимающее рот. Заткнутый рот в твоём возрасте равен смертному приговору.

— Очень точно определено, мастер Фолоуди, — кивнул Гарав. И подумал, что сам Фолоуди с закрытым ртом помер бы мгновенно.

А мастер показал на одну из стен:

— Арфы. Цитры. Лютни. Скрипки и цимбалы не предлагаю, если я хоть что-то понимаю в воинах. Большинство берут арфы. И поют отвратительно.

А вот это уже был прямой намёк. «Ладно, — подумал Гарав. — Чёрт с тобой, Золотая Рыбка». Он потупил глазки, сложил за спиной ручки, потёр пол ножкой и максимально нежно пропел:

Облегчился воевода,
Вышел бодро из кустов:
«Хороша, сейчас погода!
Наломать схожу-ка дров».
Взял топор, хлебнул водицы,
Дальше в списке: «Материться».
Проще — это вспомнить мать…
«Эй, славяне, воевать!..»[37]

Хотя и в стихотворном переводе, смысл отрывка остался для Фолоуди, конечно, тёмен. Но смысл его и не интересовал. Подняв седые брови, мастер покачал головой:

— Однако… очень неплохо. Даже очень, очень неплохо. Прошу меня простить за поспешные выводы… и принять один совет. Согласен?

— С удовольствием выслушаю и приму решение, — дипломатично ответил Гарав.

— У тебя ломается голос. Будет хороший мужской тенор. Но пока не напрягай его особо. Иначе надсадишь горло на всю жизнь.

— Хорошо, — уже серьёзно кивнул оруженосец. И указал подбородком на одну из лютней на стене: — Можно посмотреть эту вещь?

Глаза Фолоуди приняли странное выражение. Что интересно — одновременно на Гарава посмотрели все, кто был в мастерской. Когда он пел — не соизволили, так и занимались своими важными делами. А тут…

Мастер между тем молча подошёл к стене и аккуратно, бережно снял лютню. Похожая на грушу в разрезе, не очень большая, с резко выгнутым наверху грифом из металлических пластин, она была сделана из можжевельника, полированного, светло-коричневого — запах его Гарав почуял сразу. Серебряная дека выкована в форме бегущей морской волны, шестнадцать металлических светлых струн, удобные фигурные колки — стальные. Из всех прочих украшений была только серебряная же резная круглая пластинка, прикрывавшая отверстие резонатора. Резьба оказалась тонкой — две змеи сражались за, вроде бы, цветок. Когда мастер подошёл ближе, Гарав различил на ободе корпуса резьбу повторяющихся снова эльфийских рун Тенгвара.

— А-ма-ри-э… — прочёл он по складам. Вскинул глаза на мастера: — Дорого ли стоит эта вещь?

— Это лютня эльфийской работы. — Фолоуди по-прежнему говорил странно и смотрел странно. И что самое интересное — все так и смотрели на Гарава молча. Даже Фередир.

— Она очень дорогая? — продолжал немного сердито допытываться Гарав, уже решивший — упрямо! — купить именно эту вещь во что бы то ни стало. Денег с собой почти не было, но ничего не стоит Фередира оставить тут, а самому доскакать до крепости и обратно — и заплатить какую угодно цену. Ну… почти какую угодно.

Фолоуди странно улыбнулся:

— Очень. Она стоит всех денег, что у тебя есть с собой.

Гарав свёл брови, окинул мастера с ног до головы хмурым и внимательным взглядом. Хмыкнул. И, глядя прямо в глаза Фолоуди, вытащил из кожаной сумочки на поясе рядом с ножом зарни и два фартинга. Подбросил их на ладони.

— Вот.

— Этого достаточно, — совершенно спокойно ответил Фолоуди и аккуратно взял с жёсткой мальчишеской ладони все три монеты. — А хороший чехол для лютни можно заказать напротив и чуть наискось, там видно вывеску «Работы с кожей».

— Мастер Фолоуди, в чём подвох? — прямо спросил Гарав.

Улыбнувшись, Фолоуди молча взмахнул беретом и чуть согнулся в изящном поклоне.

* * *

Первое, что услышал Эйнор, войдя в свои комнаты, было музыкальное, хотя и не в лад, позванивание струн — по слуху рыцарь тут же определил отличную лютню. Улыбаясь, он прислушался. Похоже, Гарав всё-таки купил себе инструмент. Ну и отлично. Когда Волчонок смотрел на казнь, у него временами было такое лицо, как будто рубят голову ему самому. Эйнор слишком хорошо знал, что без жестокости невозможно бороться с жестокостью. Знал и другое — немало молодых и отважных, прямых и очень честных людей не в силах вынести несоответствие мечты о войнах за Правду и Свет — яростных, кровавых, но честных — с реальностью, в которой слугам Тьмы рубили головы, травили ядом и стреляли в спину, в тоске и смятении уходили в поисках Правды — во Тьму. А когда они спохватывались и начинали понимать, в чём истинная суть вечного сражения — было уже поздно… Гараву он такой судьбы не желал ни в коем случае. И был рад музыке… хотя, похоже, это скорей настройка инструмента, и неумелая. А лютня, судя по звуку, дорогущая. Такие стоят не меньше пяти кастаров. Ну Волчонок…