Последний воин. Книга надежды

Лидия Васильевна выслушала полуправду с полным доверием. Но не одобрила.

— Эх вы, мужики, — заметила с укоризной. — Вон что с вами молодые девки делают. А ведь у вас, Павел Данилович, я думаю, и жена есть, и дети? Как же с ними-то будет?

— Нету никого, — обрадовался Пашута. — Один живу.

— Почему так? В разводе, значит?

— И тут не угадали, Лидия Васильевна. Всю жизнь бобылём промаялся. Порча какая-то на мне. Женщины были, не совру, даже несколько, но семью не удалось сколотить. Каждый раз мимо проскакивало. Будто во сне прожил.

— Водочкой баловались?

— И этого не было. Видно, не судьба. Оно и понятно, если кто-то, как сейчас заведено, по пять раз женится, значит, кому-то без пары оставаться. — Пашута спохватился, что слишком долго говорит о себе, а такое редкая женщина стерпит. — У вас-то как с семьёй, всё благополучно, надеюсь?

Хороший у них разворачивался разговор, как в поезде дальнего следования.

— Да как сказать, благополучно ли. Пожаловаться не могу, а радости особой нет. Муж нормальный, два сына, оба в институт пошли. А как-то, знаете, Павел Данилович, придёшь иной раз домой, рухнешь в кресло, и руки лень поднять. Ничто не мило… Ох, не знаю, зачем вам это говорю, прости господи. Жаловаться мне не на что. Всё одно, старую песню наново не перепоешь.

Пашута заинтересовался её словами. Неожиданно было видеть печальную женщину, у которой двое сыновей в институте и муж справный.

— Почему не перепоешь, — возразил он тактично, — Если в сердце заноза, никогда не поздно её вынуть. Чего зря терпеть?

— Не будем об этом, пожалуйста. — Лидия Васильевна потянулась за второй сигаретой, и было заметно, как она вдруг разволновалась. — Простите, не смогла вам помочь. Да, может, и не нужна вам эта самая Варя? Может, померещилось?

— В том и дело, не померещилось. Жить я без неё не могу.

Вот так вырвалось у него словцо, зашкворчало, как масло на сковородке, и посмотрели они друг на друга как бы в лёгком остолбенении. Обоим одна и та же мысль пришла, что лучше бы этой сцены между ними не было, лучше бы им очутиться подальше друг от друга. Так иногда действуют неосторожные признания, произнесённые всуе перед посторонним человеком. Пашута рванулся было откланяться, но неожиданно для себя спросил:

— А вот в вашей конторе никакой работы для меня не найдётся?

— Какой работы?

— Да любой… Я сейчас не при месте. Человек я мастеровой, не капризный. А, Лидия Васильевна? Любая должность меня устроит. Всё равно мне сюда каждый день приходить.

— Прямо не знаю… вы как-то с одного на другое. Какая же работа… Ведь дворником не пойдёте?

Пошутила она, что ли, но Пашута за эту шутку с радостью ухватился.

— Самое то, что надо. Из дворницкой людей хорошо видно… А вакансия есть?

Лидия Васильевна взглянула на него с сомнением, даже с некоторым испугом — не маньяк ли пожаловал, но тут же и успокоилась: что поделаешь, надо выручать человека, раз взялась. И в глазах её, затенённых стёклами очков, на миг такая просияла святость, что Пашута поёжился, как от случайного прикосновения, подумал: нет, не зря его сюда занесло, может, козырная карта ему выпала на руки.

Дальше покатило как по маслу: Лидия Васильевна сняла трубку, с кем-то с одним, с другим посоветовалась, похмыкала, посмеялась… переложила трубку из руки в руку, сделала Пашуте обнадёживающий знак, подняв вверх худенький большой палец, короче, мигом его сосватала. За полтора часа он обернулся за документами, за паспортом и трудовой книжкой, после обеда вместе сходили к директору — мужчине средних лет из новых, который всем своим обликом выражал яростное намерение кардинальной перестройки городских служб; он ничуть не удивился, узнав из трудовой книжки, что Павел Кирша механик наивысшего разряда, а только сочувственно пробасил: «Да, никого она не щадит, родимая!» — и уже к вечеру Пашута обосновался в казённом пристанище — десятиметровой комнатёнке в полуподвале двухэтажного особняка, с незапамятных времён приготовленного на снос. Судя по нахальному виду, с которым этот особняк щерился узкими глазницами окон, он собирался пережить ещё не одно поколение тех, кто на него покушался.

Дворницкая комната была обставлена без излишней роскоши — массивный топчан у стены, обшарпанный столик, пара старых стульев да железный квадратный сейф в углу, запертый давно и навечно. Стены поверх драных обоев заклеены вырезками из журналов, изображавшими преимущественно соблазнительных и мало одетых девиц. Предыдущий дворник, если это он здесь обустраивался, не чурался, видать, эротических грёз. Комнату пропитывал запах подопревшей шерсти, источавшийся скорее всего топчаном.