Последний воин. Книга надежды

Она не заблуждалась на его счёт. Хороший, добрый человек, она ему благодарна. Он понапрасну терзает себя и теряет время: то, что он ищет в ней, она вполне может дать ему. Ей самой всё чаще хотелось прижаться к нему, обнять такого сильного, властного, но ничуть не загадочного. В нём всё на виду. Он не тот, от кого могла бы «забалдеть» современная «герла». Бедняжка Пашенька и сам это знает. Он высоко замахнулся. Он ждёт от неё не ласки, а любви. Но этот предмет, увы, от наших желаний не зависит. Да и какая с ним была бы жизнь? Бесконечные хлопоты по хозяйству, рождение детей, тупое сидение у телевизора — и ничего кроме. Это не для неё… Пусть лучше обнимет её и задушит. Она не против. Пусть лучше гибельная ночь утопит их обоих в чёрной жирной земле. Она согласна… Но будущее с Пашей вдвоём? Нет, она уступает это счастье без борьбы. Бери, кто смелый.

Но вот чудно, когда Варенька начинала так насмешливо думать о нём и его предостерегать, беспокойство её утихало и блаженное тепло растекалось в груди. Сто раз собиралась удрать в Москву, но её останавливала мысль, что, значит, она никогда его больше не увидит. Павел Данилович не простит ей побега. Как на это решиться, если она постоянно — что же это такое? — ощущает его тихое присутствие.

«Приходи, — умоляла Варенька, — сядь на кровать, протяни руку. Я ничем тебя не обижу, и мы вместе во всём разберёмся. Ну, чего ты ждёшь? Или хочешь, чтобы я сама? Ты ведь очень плохо обо мне думаешь, ты ведь думаешь, что мне это ничего не стоит… Ну и жди, безмозглый чурбан, ещё хоть тысячу лет!»

8

Наконец пришла пора сажать картошку. Спирин в ту ночь, как перед сражением, почти не спал. Выход на картошку он планировал как психологическую операцию, которая, по его замыслу, должна объединить собравшуюся здесь публику в боеспособный трудовой коллектив. Картошка была как бы пробным шаром, который, надеялся Спирин, пробьёт в индивидуальном сознании каждого селянина оптимистическую брешь. Он даже хотел провести праздничный митинг, чтобы втолковать людям смысл предстоящего трудового подвига, но Пашута его отговорил. Пашута напомнил, что метод предварительной накачки на митингах скомпрометирован всякими недоносками, подобными Хабиле, а ему, Спирину, революционеру аграрного дела, надлежит искать какие-то иные подходы к людям.

Спирин уловил насмешку, но всё же с другом согласился.

— Ладно, работа сама себя покажет, — заметил он, мечтательно потирая руки.

Поутру на поле вышли не все разом, а как бывает именно на празднике — тянулись парами и поодиночке. Спирин развёл всех по местам довольно умно. Старух разместил кучно, чтобы им сподручнее было соревноваться и отдыхать, остальных определил согласно пожеланиям. У кого пожелания не оказалось, тех расставил по собственному умыслу. К примеру, Владика Шпунтова отделил от Вильямины, но так, чтобы они двигались навстречу друг другу. Вильямина высказала мысль, которая, наверное, у многих была на уме:

— Мне всё равно, где стоять. Я вообще не понимаю, зачем пришла.

У Спирина готов был ответ:

— А мы никого не неволим. Дело добровольное. Кто хочет, работает, кто не хочет — дома сидит. На свежем воздухе денёк в земле покопаться — это никому, думаю, не повредит.

Он был взвинчен, левая щека у него подёргивалась. Но заметил это один Пашута. Он опять остро пожалел друга. Было бы из-за чего суетиться, а вот поди же ты. В который раз — волосы дыбом! — Спирин к нему подбежал: «Как думаешь, осилим?» Для Спирина очень важно было начать и кончить работу в один день. Он полагал, такая завершённость сама по себе произведёт сильное впечатление — особенно на новичков. Поле он наметил большое, и теперь озирал его с некоторым недоумением. Его испуганному взгляду оно представлялось необозримым. Неужели дал маху?

Пашута самолично выбрал лопату для Вареньки — полегче, поухватистей. Наряженная в его холстинные штаны поверх колготок, в спортивной курточке, она с изумлением вертела лопату перед своим дерзким носиком.

— Пашенька, а как копают, покажи, пожалуйста.

Она действительно первый раз в жизни держала в руках лопату. Вполне возможно, и в последний. И естественно, воспринимала происходящее как очередную забаву. Пашута велел ей натянуть рукавицы. Земля была мягкая, тучная, лопата вонзалась в неё уж точно как в масло, и Варя быстро приноровилась.