Последний выпуск

Всех оставшихся в зале я знала. Среди них были не только мои друзья. Мирт прошла мимо, вздернув подбородок и поджав губы; она не смотрела на меня. Но когда стоявший впереди нее парень кинулся за ворота и она увидела свободный проход прямо перед собой, лицо Мирт вдруг исказили рыдания, и, когда она побежала на свободу, ей пришлось усилием воли держать глаза открытыми. Я искренне радовалась, так радовалась, что и она выбралась. Я хотела, чтобы все спаслись. Я пропустила уход Хамиса, Джовани и Коры. Нкойо обеими руками послала мне воздушный поцелуй, прежде чем взбежать по ступенькам и скрыться. Уход Ибрагима я тоже пропустила, зато увидела Якуба, который шел, склонив голову и слегка покачиваясь – на нем было прекрасное молитвенное покрывало, светившееся по краям, и он шевелил губами на ходу; проходя мимо, он взглянул на меня, и мне стало тепло, как от прикосновения маминой руки.

Уходили нью-йоркские выпускники: Хлоя отчаянно замахала, чтобы привлечь мое внимание, и изобразила в воздухе сердечко, а Магнус, бегущий следом, наконец-то снизошел и показал мне оттопыренный большой палец, и я даже не рассердилась. Вот они и ушли. Я собиралась вытащить всех. В очереди осталось сто человек… девяносто… восемьдесят, почти все малознакомые, кроме охрипшей Лизель, Лю, которая продолжала играть, стоя рядом – я не слышала мелодии, но чувствовала ее ногами, – Элфи, Сары и других лондонских выпускников (они уже могли бы уйти – я знала, что им достались номера впереди ньюйоркцев). Однако они все остались и помогали Элфи удерживать проход.

Я не ожидала этого от членов анклава – их с детства учили делать обратное, первым спасать свою шкуру. Но в то же время они знали, что своих бросать нельзя, не так ли? Им, как самой школе, внушили, что манчестерцы, лондонцы и прочие герои выстроили Шоломанчу, движимые великодушным желанием спасти детей волшебников; может быть – как случилось и со школой, – эта идея укоренилась в головах ребят из английских анклавов прочней, чем хотелось бы их родителям. А может, если дать человеку шанс совершить хороший поступок, даже член анклава окажется на это способен.

Больше я никого не знала, но мы уже приближались к самому концу очереди, к группе выпускников, возвращавшихся в Аргентину – они вытащили один из последних номеров, но не стали спорить и требовать, чтобы их пропустили вперед; а поскольку они не стали спорить, другие невезучие анклавы тоже не жаловались. Аргентинцев было четверо, и они прошли за ворота все вместе, очень быстро, один за другим, только самый последний шарахнулся и заорал – уже давно в зале никто не орал, – потому что в школу ввалился чреворот.

Мне не пришлось гадать, откуда он взялся. Парня из Аргентины, который только что вышел из портала, сцапали; он извивался и вопил, прося помощи, пощады, хоть чего-нибудь, и в его голосе звучал до боли знакомый ужас, а чреворот продолжал втягивать в себя тело пленника, одновременно втекая в школу.

Я перестала петь. Вряд ли мне удалось бы продолжить. Чреворот был небольшим, еще меньше того последнего – первого – единственного, которого я видела, к которому прикоснулась, – того, которому предстояло жить в моей душе до конца дней. Тварь усеивали глаза, черные и карие, обрамленные темными ресницами, до жути похожие на глаза парня, которого она пыталась проглотить, и некоторые еще не до конца утратили сознание – их наполнял ужас. Одни рты продолжали слабо хныкать, другие рыдали и судорожно хватали воздух.

Но чудовище должно было вырасти. Оно сцапало трех злыдней, прежде чем успело полностью проникнуть в зал, подтащило их к себе и проглотило, несмотря на отчаянное сопротивление, – у них ведь не было магических щитов. Такая же судьба ждала и аргентинца, как только у него закончится мана.

– Томас, Томас! – рыдала девочка из Аргентины, но даже не пыталась что-то предпринять.

Никто не рискнул бы коснуться чреворота. Даже другие злыдни, в том числе самые безмозглые и голодные, догадывались, что случится с ними, если они бросят ему вызов.

Я ощутила вкус желчи во рту. Лю с ужасом взглянула на меня, но играть не перестала. Элфи по-прежнему удерживал проход, и остальные лондонцы вместе с ним, хотя, несомненно, им хотелось опрометью выбежать за ворота, спасая свою жизнь и душу, ведь чреворот, к сожалению, не убивает жертву.

Я попросила их помочь мне, и они помогли; я попросила их набраться храбрости и совершить хороший поступок – и я не имела права просить об этом других, если сама собиралась отсиживаться в тени. Значит, я должна была атаковать чреворота. Я должна была это сделать и не могла – но за спиной чреворота, в коридоре, стоявший на баррикаде Орион обернулся. Если чреворота не атакую я, это сделает он. Он бросит баррикаду, позволив волне злыдней хлынуть в зал, а сам бросится к чревороту, потому что Томас вопил, вопил с растущим отчаянием, и щупальца чреворота уже испытующе ползли по его груди, подбираясь ко рту и глазам.