Последний вздох Аполлона

– Ну же, Джозеф, – нетерпеливо проговорил Фергюс. – Вы самый подходящий кандидат на эту роль. Вы не имеете отношения к министерству, и в то же время обладаете всеми качествами агента. Вы сумеете всех обмануть: обставить всё так, что вас никто не заподозрит. В конце концов, картину всегда можно сжечь. Честь Англии того стоит.

Уолш слегка поморщился от таких слов.

– Надеюсь, до этого всё же не дойдет.

– Так вы согласны, Джозеф? Осознавая все риски? – Чепмен бросил быстрый ликующий взгляд на своего шефа.

Кёрзон молча барабанил пальцами по кожаному подлокотнику кресла. Уолш предпринял последнюю слабую попытку прислушаться к голосу разума:

– Ехать в ноябре? Триместр уже начнется. У меня лекции.

– Это не проблема, – отмахнулся Фергюс. – Я всё улажу с деканом.

– Итак? – заместитель министра посмотрел прямо в глаза Джозефа. – Ваш ответ?

Секретная миссия! Да еще в Париже!

– Я согласен, сэр.

Глава 3

Переживал ли он, что позволил втянуть себя в авантюру? Определенно, да. Хотел ли отказаться по здравом размышлении? Ни в коем случае.

Джозеф снова встретился с Фергюсом в конце октября. Чепмен сам приехал в Кембридж – как и обещал, договорился с деканом, а заодно привез документы. Глядя на свой новый паспорт на имя Бэзила Холлуорда, гражданина Соединенных Штатов Америки, Уолш нахмурился.

– Это что, шутка?

– Видели бы вы сейчас свое лицо, Джозеф! – рассмеялся Фергюс. – Я думал, вам понравится. Вы ведь любите Оскара Уайльда.

– Не слишком ли самонадеянно заимствовать имя из его романа? Это вызовет подозрения.

– Просто сымитируйте американский акцент, и никому не придет в голову соотносить вас с персонажем из «Портрета Дориана Грея». Вы – торговый клерк из Нью-Йорка, во Франции по делам фирмы, что предполагает разъезды по стране. Под этим предлогом вы сможете в случае необходимости приехать в Лондон за дополнительными инструкциями. Все расходы мы берем на себя. У вас будет две недели, чтобы присмотреться к Найтли и к картине и выбрать наиболее удобный момент для ее похищения. Но не затягивайте.

Уолш кивнул. На его курсе в Кембридже учился американец, Митчелл. Они общались довольно тесно, и Джозеф подумал, что, пожалуй, смог бы перенять у него акцент, манеры и некоторые привычки. Митчелл был тот еще плут. Университетские товарищи, пытавшиеся разыграть или напоить его, обычно сами попадали в глупое положение. Он неизменно побеждал в спорах, где требовалось проявить остроумие и находчивость, и ни разу не оправдал ожиданий однокурсников, мечтавших увидеть пьяного янки. Какой только гадостью не разбавляли кембриджское вино, но американец никогда не терял ясности ума. Джозеф подозревал, что в большинстве случаев Митчелл лишь делал вид, что пьет, а сам украдкой менял местами стаканы – свой полный и соседский полупустой. Ловкий трюк, надо запомнить.

В Париж Уолш отправился первым классом, чтобы вполне соответствовать поговорке. В Дувре он пересел на паром «Виктория», зафрахтованный французской Северной железнодорожной компанией, и все полтора часа плавания через Ла-Манш просидел в курительном салоне на главной палубе. Он не особенно доверял пароходам. Снова оказавшись на твердой земле, молодой человек продолжил путь поездом, с которого на Северном вокзале сошел уже не Джозеф Уолш, а американский гражданин Бэзил Холлуорд.

Париж его слегка разочаровал – не оправдал завышенных ожиданий романтика, выросшего на книгах Дюма-отца. Но, грязный и шумный, а кое-где даже зловонный (в Латинском квартале и в конце XIX века по улицам текли нечистоты), это всё-таки был Париж. И тем, кто гулял по Елисейским Полям, по центральным бульварам и набережным, он являл свой пленительный лик.

Калверт Найтли вел себя так, будто прожил в «Луксоре» не каких-то пять дней, а как минимум пять месяцев. Возможно, в силу своего характера он везде чувствовал себя как дома. Журналиста сопровождала младшая сестра, хорошенькая, но, по первым впечатлениям Уолша, довольно легкомысленная особа. Ему больше понравилась итальянка, оперная певица из Ла Скала. В этой женщине угадывалась глубина и в то же время внутренний надлом, что делало ее загадочной. Владелец отеля Жан Шабо постоянно заискивал перед Найтли, по всей вероятности, считая его наиболее почетным из гостей. Действительно, живописное полотно, которое коллекционер выставлял в Салоне Муз, было едва ли не самым дорогим в экспозиции. С одного взгляда на картину Уолш понял, что охотится именно за ней.

Последний постоялец – русский художник – прибыл на следующий день после Джозефа. Узнав, что Гончаров служит учителем рисования в гимназии, мнимый американец проникся к нему симпатией. И Найтли, и Гончаров хорошо разбирались в живописи, так что Уолшу не пришлось долго искать общую тему для бесед.

– Видите, Дмитрий, – лениво улыбнулся журналист, – вы обрели еще одного единомышленника, который верит в гениальность Ван Гога. Обещаю вам, этот голландец получит заслуженное признание, пусть и спустя десятилетия после смерти.

– Вы говорите, как пророк.