Ночью Элисса не могла уснуть. Она то начинала думать о том, сможет ли она остановить Олиссеуса завтра, после чего снова ругала себя, а мысли молчали. Она ходила по комнате, высказывала самые нелепые идеи, будь то: выкрасть вазы, сломать телегу, выпустить коня, а в пылу бессонного бреда бросила о том, чтобы убить животное. После этой мысли она испугалась себя же, решила думать о том, как воспрепятствовать отъезду, легла на кровать и только начала засыпать, как вспомнила о том, что Олиссеус уедет с утра, и если она уснёт сейчас, то проснётся к полудню. Она тут же соскочила с кровати, пробежалась по дому, отгоняя дремоту, и села за стол, где от чего-то вспомнила, как за ним сидел Антипатрос, удивилась этому, но прогонять видение не стала. После этого исключительного для её жизни события, Элисса несколько минут пыталась придумать устный предлог, чтобы остановить Олиссеуса, но нашла только один из пунктов того, как она могла бы пригодиться ему в Платеях, а именно, решила зазывать покупателей в часы большей посещаемости рынка. Но даже после этих выводов, заглянув в окно, она не рассмотрела даже проблеска Солнца над горизонтом, в то же время Луна сияла высоко в чёрном небе. Элисса засмотрелась на движение небесного тела, после снова встала, бездумно, чувствуя будто бодрствует только её тело, а сознание спит, покружила в центре комнаты и, наткнувшись глазами на книги и конспекты, отданные ей Антипатросом, села читать. Так, хотя ей и было несколько скучно, она прождала до утра и, заметив, что корона Солнца брезжит над горизонтом, побежала к дому гончара.
Вид у Элиссы был неопрятный и встревоженный: волосы были не расчёсаны, часть их была разбросана по спине и плечам, другая, на которую девушка ложилась на подушку, примялась к голове и была похожа на дно чашки; оттенок нездоровости придавали ей красные глаза, обвёрнутые снизу почерневшей кожей, отвыкшей за месяцы здорового сна от ночной студенческой жизни, и всё это ярким пятном выделялось на бледном лице. Если же раньше эти отражения своей ночной жизни она скрывала косметикой, то здесь, не имея зеркал, Элисса забывала о бывшей привязанности к ухоженности своего внешнего вида и, даже не имея в мыслях интереса узнать о наличии в деревне бани, …
«Которая, кстати, там была, но выстроена была в той части, куда Элисса, так же не имея предложений об этом, не заходила.»
… не мылась с прибытия.
Не доходя до улицы, на которой стоял дом гончара, Элисса свернула на соседнюю и пошла, заглядывая в щели между домами, высматривая нужную постройку. Отыскав её, девушка прислонилась к стене противоположного дома и заглянула за угол: лошадь была уже запряжена, а телега была частично заполнена: к ней Олиссеус всё ещё выносил из мастерской вазы.
«Что будем делать! Однозначно надо подождать пока он уйдёт. Можно напугать лошадь, она опрокинет телегу. Нет, разобьются все вазы. Я говорила, можем украсть. Нет, пока мы бежим туда, ищем вазу, потом возвращаемся, он может нас заметить. А ты помнишь, как выглядят те вазы? Да, и, кажется, уже вижу одну. Тогда давайте просто разобьём её, кинем камень. А ты попадёшь? Надейся, что попаду. Другого выхода сейчас нет. Постойте, мы же не хотели, чтобы было похоже на то, что это сделал кто-то специально. Да, но это единственный способ.»– Элисса решилась и, оглянувшись, подняла камень средних размеров.
Подождав, пока Олиссеус зайдёт в дом, она, опираясь о стену, пробежала к концу здания, за которым скрывалась, прицелилась, бросила и промахнулась- камень не долетел до телеги менее метра. Элисса вернулась на позицию за углом, взяла камень похожих размеров, подождала отлучения гончара, который принёс ещё одну вазу, и подбежала на то же место, откуда кидала первый раз, остановилась на несколько секунд- её поддерживали все мысли- занесла руку, отставила её чуть дальше, чем при предыдущей попытки, и бросила. Тут же поняла, что на концентрацию затратила достаточно времени для возвращения Олиссеуса, и, не глядя, побежала назад и в это же мгновение услышала грохот разбивающейся глины, который придал девушке сил, она улыбнулась и с большей быстротой убежала домой, где, довольная своей ловкостью, решив обсудить это с мыслями вечером, уснула.
Как она и догадывалась, раскрыла глаза Элисса, когда Солнце склонялось к горизонту, за несколько часов до заката. И с видом, будто весь день готовилась к перенятию учительского места у Василики, даже забыв о еде, она пошла к Мелиссе. В госпитале никого не было, поэтому Элисса, решив, что хозяева начали обед, прошла в следующую комнату, где один край её губ подёрнулся вверх, и, не зная как воспринять пустоту дома, Элисса перешла в мастерскую, в которой так же никого не оказалось, и чуть не вскрикнула от радости, увидев выложенные на полу вазы, которые покоились под столом на ткани и тем же материалом были накрыты сверху, из-за чего Элисса не сразу признала в это куче предметы гарантии того, что Олиссеус остался в деревне.