Послеполуденная Изабель

Мы закурили. Я заговорил. Она прервала меня, только когда я дошел до самого страшного в этой истории – менингита Итана, последующей глухоты и сползания Ребекки в алкоголизм, что ее совершенно потрясло, но сделала это очень деликатно, в стиле Изабель. Когда я закончил, она обняла меня и очень долго смотрела мне в глаза.

Я избегал ее взгляда.

– Сэмюэль, пожалуйста…

Я посмотрел на нее.

– Когда ты вошел сюда этим вечером, моей первой мыслью было: красивый костюм, аура успеха и человек, поглощенный печалью. Мой Сэмюэль, подавленный. Даже в том, как мы занимались любовью, и это было прекрасно, я чувствовала, что ты так одинок, так отчаянно нуждаешься в утешении. И теперь я знаю почему. И скажу только одно: с какой ужасной чередой невзгод тебе пришлось столкнуться.

– Спасибо, что не используешь этот отвратительный американизм: «вызовы».

– Вот уж действительно идиотское слово. Но то, что выпало на твою долю… настоящая трагедия.

– Итан – не трагедия. Правда в том, что я никогда до конца не знал, чего хочу. За исключением тебя.

– Я бы не была в этом так уверена, иначе ты увез бы нас с Эмили в Нью-Йорк.

– Но меня больше всего беспокоило, не получится ли так, что ты не приедешь, даже если я скажу твердое «да», даже если брошу Ребекку ради тебя.

Долгое молчание. Изабель потягивала вино. Наконец она сказала:

– Я не знаю ответа на этот вопрос. Но была ли хоть какая-то двойственность в моих письмах к тебе, где я говорила об этом?

– Возможно, страх перед тем, что ты передумаешь, исходил из того, какие жесткие правила ты с самого начала установила для наших отношений. При том, что я понимаю их и уважаю.

– Возможно, ты понимаешь меня лучше, чем я сама. Возможно, я бы и отказалась от идеи переехать с Эмили в Нью-Йорк, учитывая, что я француженка до мозга костей, и мне, конечно, очень хотелось, чтобы Эмили воспитывалась в здешней среде.

– А как Эмили? – спросил я, отметив про себя, что за весь вечер она лишь мимоходом упомянула о ней.

– У моей четырнадцатилетней дочери бывают свои темные моменты.

– Насколько темные?

– Это история для другого раза. Одной эпопеи ужасов достаточно для нашего первого вечера вместе. Сейчас Эмили идет своим путем без особых драм, учится в отличном лицее. Что просто замечательно. Но у нее хрупкая душа. И я боюсь, что одна небольшая, но показательная проблема может затянуть ее обратно в воронку депрессии.

Теперь настала моя очередь взять ее за руку. И ее очередь отвернуться.

Она прошептала:

– Я пока не хочу возвращаться к этой теме. Да, я расскажу про Эмили. Самые простые обычные вещи: что происходит у нее в школе, кто ее немногочисленные друзья, что она читает и смотрит в кино. Но темные закоулки ее мании… если я снова заговорю об этом, то только потому, что боль снова подняла голову и стала невыносимой.

– Мне очень жаль.

– Как и мне тебя.

– Когда я видел тебя в последний раз, ты впервые сказала, что любишь меня.

– Да, действительно, – ответила она. – И до сих пор люблю.

– Как и я тебя.

Мы встретились взглядами на краткий миг соучастия и тут же отвели глаза, О, как мы знали… и как боялись этого знания. Я притянул ее к себе. Накрыл ее рот глубоким поцелуем.

– Я так рад, что я здесь. Сейчас. С тобой.

– Как и я с тобой. А теперь… мне нужно одеться и идти домой.

***

Мы стали видеться три раза в неделю. В обычные часы: cinq á sept. Я не давил на нее. Не просил о большей гибкости. Потому что, как она уже намекнула, со временем это станет возможным. В течение нескольких месяцев мы встречались по понедельникам, средам и четвергам, если только я не уезжал из города или дела в офисе не мешали нам проводить время вместе. Поскольку теперь мой профессиональный график диктовал так много, это внесло некоторые изменения в динамику наших отношений. Эмили почти каждый день была в лицее до пяти вечера, и у нее было много занятий после школы; домработница встречала ее, готовила еду и исполняла роль старшей сестры, пока Изабель не вернется домой.

– Эмили в том возрасте, когда считает maman каким-то моральным надзирателем или, в лучшем случае, досадной помехой. Тем более что она страдает клинической депрессией, которую лечат мягкой фармакологией и регулярными сеансами с очень хорошим психотерапевтом. Поэтому она счастлива, что я не жду ее дома три дня в неделю. Точно так же, как начала бы жаловаться на невнимание и пренебрежение, если бы меня не было дома сразу после семи вечера. И она в высшей степени папина дочка – обожает своего отца и пока предпочитает его компанию моей. То, что Шарль сейчас несколько прикован к дому, устраивает ее как нельзя лучше. Не то чтобы она хотела неотлучно находиться при нем. Но сознание того, что он рядом, в соседней комнате… это ее успокаивает. И мы оба рады сделать все в разумных пределах, чтобы создать Эмили комфортную обстановку.