Послеполуденная Изабель

Но теперь она высказала вслух то, что я втайне знал все это время: моя любовь к ней сопровождалась мыслью о том, что она никогда не покинет Париж. Одно то, что она не могла решиться на дальний перелет, служило красноречивым подтверждением. Если мне придется вернуться в Нью-Йорк, что тогда? И все же… и все же… пока мы были вместе три вечера в неделю. Наша страсть друг к другу не угасала. Мы не знали ни минуты скуки вместе. Она приучила меня к книгам. И фильмам. Так же, как я пробудил в ней интерес к джазу.

А после этих волшебных часов, проведенных вместе, она возвращалась домой, к своему немощному мужу и хрупкой дочери. Даже если бы завтра Шарля не стало, я сомневался, что она вдруг согласилась бы жить со мной. Потому что такова была реальность, которую мы создали друг для друга. Несмотря на то, что именно Изабель изначально ввела правила, я был таким же соучастником, как и она. Помимо того, что я послушно следовал обозначенным маршрутом, до меня только теперь дошло, что я видел в наших отношениях странный идеал: любовь, которая не была браком или другой формой совместного проживания. Связь столь же глубокую и проникновенную, сколь и… преходящую. Да, теперь мы были в каком-то смысле парой: два немолодых человека, которые, как и все в нашем возрасте, уже хлебнули немало в этой жизни и были на «ты» с богами разочарования и душевной боли. Да, это добавляло остроты нашей страсти – той отчаянной потребности соединиться и раствориться друг в друге, что и составляет настоящую любовь. И все же нам не следовало отчаиваться. Теперь наконец наши пути сошлись в одном городе. У нас бывали не только вечера, но и несколько ночей. Мы обрели выстраданную стабильность.

Время летело вперед, а стабильность сохранялась. Зима перешла в лето. Я съездил к Итану в Штаты, сняв на месяц дом на побережье штата Мэн. И вернулся в Париж сразу после того, как мой сын пошел в первый класс Маленькой красной школы в Гринвич-Виллидж (его мать отказалась от своей идеи церковно-приходской школы, когда настоятельница церкви Богоматери Помпеи в конце концов сообщила ей, что «они вряд ли смогут удовлетворить особые потребности маленького Итана»). У него появилась постоянная сопровождающая Клара Флаутон, аспирантка педагогического факультета Колумбийского университета. Итану нелегко далось погружение в традиционную образовательную среду. В первую неделю у него случилась истерика. Он со злости сокрушил строительные кубики одноклассника. Завуч дважды предупреждала нас (меня, Клару и его мать), что, как бы ни было важно для школы иметь такого ученика, как Итан, если он будет продолжать в том же духе, вряд ли его оставят надолго.

Ребекка позвонила мне и предложила встречу за круглым столом у нее в квартире с участием Джессики (та все еще занималась с Итаном после школы) и Клары. Ребекка сильно похудела – не то чтобы она когда-либо была коренастой, и в волосах прибавилось седины. Одета она была в серую шерстяную блузку и темно-серую шерстяную юбку. Во всем ее облике проступала измученная суровость преждевременной вдовы из самого холодного уголка Новой Англии. Но она провела встречу достойно, и под конец было решено, что Итан присоединится к нам. Он оглядел четверых взрослых, которые отвечали за его будущее, подбежал и уткнулся головой мне в колени, одновременно хватая руку своей матери. Я держал его, пока Джессика и Клара быстро объясняли ему на своем языке, что, если он хочет остаться в этой школе, ему нужно быть очень хорошим мальчиком. Итан всхлипнул. Я обнял его, потом подхватил на руки и передал матери, давая понять жестами, что мы оба любим его и всегда будем едины ради него. Он прильнул к матери. Разрыв между нами вряд ли мог быть восстановлен в один из таких искупительных моментов (изобилующих непременными объятиями и слезами раскаяния), столь любимых Голливудом. Когда встреча закончилась, Итан настоял на том, чтобы я уложил его в постель. Он достал свою любимую в ту пору книгу, «Там, где живут чудовища», и под строгим критическим взглядом Джессики, оценивающей мою технику, я, как мог, импровизировал, жестами передавая текст Мориса Сендака, что вызывало у Итана восторг. Ребекка заглянула в комнату, когда я читал вслух последние страницы, которые Итан переворачивал всякий раз, когда я постукивал по книге.

– Отличная работа, – сказала она, когда я закончил. Ее тон не был ни резким, ни примирительным.

– Спасибо, – ответил я.

Она лишь кивнула и вышла из комнаты. Явно намекая на то, что мне пора уходить.