Послеполуденная Изабель

Но испытал потрясение, когда увидел перед собой двадцатипятилетнюю Изабель – те же огненно-рыжие волосы, пронзительный взгляд и обезоруживающая красота, которая никогда не кричала о себе. Мы договорились встретиться в кафе перед спектаклем, а после театра поужинать. Изабель задерживалась из-за пробок. Эмили внимательно оглядела меня, когда я подошел к ней в café, и сначала обратилась ко мне по-английски. Когда я подтвердил свое свободное владение французским, она уже болтала без умолку – подробно расспрашивала меня, каковы, по моему мнению, шансы республиканцев вернуться в Белый дом в 2000 году, останется Саддам Хусейн кастрированным автократом в Ираке или его территориальные амбиции снова возрастут? Она сказала, что этим летом собирается начать интенсивный курс арабского языка и серьезно думает о будущем на дипломатическом поприще… «Хотя papa137 сказал мне, что, если я захочу заняться международными финансами, он поможет с карьерой. Раз вы „друг“ maman, то должны знать papa».

– Вовсе нет. Мы вращаемся в разных кругах.

Эмили натянуто улыбнулась. И сменила тему. Приехала Изабель. Я наблюдал динамику отношений «дочки-матери» между ними. Изабель выглядела гиперопекающей мамочкой, чрезмерно волновалась из-за того, что Эмили так легко оделась в холодный вечер, спрашивала, починили ли отопление в ее квартире-студии на улице Муфтар.

– Я уверена, месье предпочел бы, чтобы мы не занимались сейчас такими банальностями.

– Месье Сэм тоже родитель, – сказала Изабель. – И, как ты узнаешь, когда сама станешь…

– Я никогда не буду родителем, – решительно заявила Эмили, явно недовольная репликой матери.

– Я тоже когда-то так говорила… когда мои волосы не были такими седыми и я была такой же тростинкой, как ты.

Моя юридическая подготовка – «всегда оценивай любое публичное заявление с точки зрения его скрытого смысла» – помешала мне сказать что-то по-супружески утешительное вроде: «Ты до сих пор тростинка…», хотя это неправда. Как и я, Изабель стала полнее. Не толстой, но и не «тростинка». Волосы поседели. Четче обозначились морщины. Она по-прежнему выкуривала по две сигареты в час. В постели она дразнила меня из-за появившегося у меня «животика», хотя я кое-как пытался поддерживать сердечно-сосудистую систему и спортивную форму утренними тренировками пять дней в неделю. Изабель высмеивала мой новый режим фитнеса.

– Снова вылезает твоя американская натура: вера в то, что вы можете сдержать la forza del destino. Натиск времени.

– Разве ты еще не поняла, – сказал я, проводя указательным пальцем по ее спине, поднимаясь вверх от поясницы, в то время как мои губы ласкали ее загривок, – что мы, американцы, обожаем иллюзию контроля, веру в то, что «можем победить даже смерть».

– Это один из самых утомительных аспектов вашей культуры: вы думаете, что вам многое подвластно.

– И во мне это сидит?

– Разве только тень. В остальном Франция развратила тебя.

Я запустил руки в ее вечно пышные волосы, покусывая кожу головы, на что она всегда реагировала с особенным удовольствием.

– Ты развратила меня.

– Я тоже когда-то так говорила… когда мои волосы не были такими седыми и я была такой же тростинкой, как ты.

Заметила ли Эмили, как я на мгновение закатил глаза, когда Изабель произнесла эти слова, тем самым недвусмысленно показывая, что не впервые слышу стенания о расплывшейся фигуре и серебристых прядях в некогда огненно-рыжих волосах, и чертовски очевидно, что я был «другом» со знанием самых интимных сторон ее матери. К чести Эмили, она ничего не сказала, а Изабель, увидев мой забавный жест после ее комментария, вероятно, почувствовала, что пресловутое шило вырвалось из пресловутого мешка. Я сменил тему, развивая мысль о том, что Ширак может проявить себя как гораздо более опытный мастер французского центризма и стабильности, чем предполагалось ранее. Эмили тут же атаковала мою точку зрения:

– Никогда не знала, что моя мать встречается с американским консерватором.

– Я признаю американскую часть этой фразы, но не консервативную.

После этого у нас состоялся умный, острый политический дискурс – ни в коем случае не сердитый или сильно доктринальный, но тем не менее напористый и компетентный. Я был впечатлен. Много часов спустя, после суперсовременных танцев и довольно классического ужина, усаживая Изабель и ее дочь в такси, я поцеловал Эмили, как положено, в обе щеки. И она успела шепнуть мне:

– Я одобряю ее выбор.

Когда я рассказал об этом ее матери два дня спустя, в постели, настала очередь Изабель закатить глаза:

– Года три или четыре года назад она догадалась, что и у меня, и у Шарля есть свои тайные увлечения на стороне. Сейчас она в том возрасте, когда начинает понимать: интимная жизнь всегда сложна, если не сказать больше.