Послесловие к подвигу

- Погодка усложняется. Федя Мы же к тебе на У-два прилетели, вот мой шеф-пилот, - кивнул он на Плотникова. - Короче говоря, пора нам и восвояси.

- Я не задерживаю, - грустно проговорил Нырко, - раз надо, так надо. Летите, ребятки, видимость действительно ухудшается.

- Мы к тебе через три денька наведаемся, - пообещал капитан, обязательно навестим - Он потоптался на пороге и как-то виновато посмотрел на лейтенанта Плотников. - У Сергея несчастье, товарищ командир.

Погиб отец.

- Вот как, - не находя других слов, протянул майор, и они все трое долго молчали. Прислонившись к дверному косяку, стоял Плотников с поникшей головой, а Нырко тем временем думал, что и в двадцать лет трудно потерять отца в этом огромном водовороте человеческого горя, именуемом войной. Первым нарушил молчание Балашов.

- Я пе договорил, командир. У Сережи мать слегла после похоронки. Ее надо бы поддержать. Короче, если из-за погоды будет какой-нибудь антракт в боевой работе, я на два дня его отпущу навестить. - И горько вздохнув, прибавил: - Теперь ведь Москва близко.

5

Птицын, добросовестно проспавший весь визит летчиков, открыл глаза в самом добрейшем настроении.

- Федор Васильевич, а вы не можете объяснить, о"

чего так себя хорошо чувствуешь после кошмарного снас

- Затрудняюсь, я очень плохой психолог, - вздохпул Нырко. Интендант недоверчиво покачал головой.

- Притворяетесь. Летчик всегда хороший психоло!.

- Может быть, - полыценно улыбнулся майор. - Однако я в себе такого таланта не замечал. Какие жг кошмары вас одолевали, дорогой сосед?

- Поганый сон, - вымолвил с облегченным вздохом Птицын. - Приснилось мне, будто готовится большое йъ отупление и надо в срочном порядке доставить боеприпасы самой ударной дивизии. И я назначен начальников огромной автоколонны. Но я перепутал дороги и привел её совсем не туда, куда надо. И вот меня судит военный трибунал. А в зале одни только мои недруги. Хоть бы одно доброе ободряющее лицо. Со всех сторон выкрики:

"Интенданта Птицына к расстрелу!", "Птицына к смертной казни!", "Птицына повесить!" Встает прокурор и медленно читает: "За тяжкое военное преступление военный трибунал приговаривает интенданта второго ранга Птикына к высшей мере наказания! Приговор окончательных и обжалованию не подлежит!" И будто ведут меня на расстрел четыре красноармейца, вскидывают виптовки,гтт тут я просыпаюсь и вижу ваше доброе лицо, дорогой Федор Васильевич. Гора с плеч сваливается, и такое ощущение счастья приходит, что и словами не выскажешь.

- Да, сон действительно кошмарный, - посочувствовал Нырко. - От такого сна и до разрыва сердца недолго.

- Еще бы! - согласился интендант.

Нырко внимательно вгляделся в его розовое, посвежевшее после сна лицо и вдруг подумал: "А что, эсли бы этот интендант лицом к лицу встретился с гитлеровцами?

Хватило бы у него мужества принять бой, или же он бросил бы винтовку и поднял вверх руки?"

Федор вздохнул, понимая, что на этот вопрос не в состоянии ответить.

6

Капитан Балашов сдержал свое слово. Он приехал ровно через три дня, но какой-то мрачный, небритый, осунувшийся. Комкая в руках шлем, долго стоял на пороге маленькой комнатки.

- Постой, - окликнул его Нырко, - ты же обещал прилететь вместе со своим шеф-пилотом? Где же Сережа Плотников? Ты что, к матери его отпустил?

- Нет, - уронил Балашов глухо.

- Значит, он у тебя в наряде?

- Нет.

- Так почему же ты его не взял с собою? - искренне удивился Нырко.

- Федя... - трудно заговорил капитан и запнулся, - Федя, - повторил он, беря каждое слово, как с разбега. - Вчера во второй половине дня Сережа Плотников погиб.

Сбил два самолета и погиб сам. - Балашов с яростью хлопнул коричневым летным шлемом об пол, бессильно плюхнулся на зеленый стул. - Федя! сдавленно выкрикивал он. - Какие парни гибнут на этой проклятой войне, когда же это кончится, черт бы его побрал. Ведь мы нашего Сережку в шутку нецелованным звали. Он и на самом деле пи разу в любви не объяснялся. Жить бы ему и жить. Что же теперь старенькая мать его скажет, потерявшая сначала мужа, а теперь и единственного сына!! А ведь он только что собирался её проведать и ободрить. Где же правда, Федя, и когда же все это копится, я тебя спрашиваю?

Нырко приподнялся на локтях в кровати, насколько ему это позволяла загипсованная нога, и яростно прошептал:

- Я отвечу на твой вопрос, Виктор. Напрямую отвечу! Ты что же, думаешь, одному тебе война поперек горла, а мне нет? Ему нет? - кивнул он на внимательно слушавшего Птицына. - Тем, кто сейчас погибает в крови на операционных столах, нет? Ты хочешь быстрого конца. Так в чем же дело? Поднимай тогда руки и сдавайся!

На широком, обожженном солнцем лице Балашова мгновенно высохли скупые слезы.

- Федя! - хрипло воскликнул он. - Это ты мне?

Да разве я такие слова от тебя заслужил? Разве мы с тобой не вместе на "мессеров" и "юнкерсов" ходили? Пожалей и себя и меня, Федя!