Послевкусие: Роман в пяти блюдах

— Нейт! — окликаю я, и он оборачивается. — Мне нужен мобильник Ричарда или его записная книжка. Хочу позвонить некоторым людям.

Нейт достает из кармана сотовый телефон и протягивает мне.

— Возьмите, — говорит он. — Я уже проверял. Номера родителей там нет. В случае чего он велел звонить вам.

Я беру мобильник и кладу его в карман. Двери лифта открываются, и Нейт входит в кабину. Внезапно я просовываю руку между дверями, не давая им закрыться. Нейт отступает в угол кабины, и я захожу за ним. Нейт испуганно прижимается к стене, словно боится, что я его ударю.

— Ричард говорил, что вы что-то у него забрали. Что вы забрали? — спрашиваю я.

Нейт смотрит на меня так, словно не слышит. Я собираюсь повторить вопрос, когда он медленно и отчетливо отвечает:

— Все.

Глава 26

Следующие две недели я практически не выхожу из больницы, превратившись в постояльца сначала отделения реанимации, затем больничной палаты, которую Ричард делит со старичком-астматиком по имени Джонас.

Ричард поправляется медленно, и поскольку я вижу его каждый день, то могу наблюдать, как постепенно оживает его тело: сначала оно начинает реагировать на свет, затем на звуки. Проходит две недели, и рука Ричарда отвечает слабым пожатием на мое прикосновение, веки подрагивают при звуках моего голоса. Врачи предпочитают отмалчиваться, а когда я настаиваю, говорят в основном о положительных изменениях, о том, что пациент медленно, но верно идет на поправку, что ему очень повезло, что он остался жив, что осколок грудной кости прошел всего в миллиметре от сердца. Я прошу их сказать, когда Ричард очнется, но они, кажется, этого сами не знают, зато охотно сообщают, что травмы головы заживают медленно и еще рано давать прогнозы.

Нейт так и не пришел проведать Ричарда. И все же, когда Ричард впервые попытался пожать мне руку, а на его губах появилось что-то похожее на улыбку, я позвонила Нейту и оставила ему сообщение. С тех пор я звоню ему каждые два дня, оставляя лишь краткие, сухие сообщения. Впрочем, не думаю, что когда-нибудь он придет.

И вот наступает день, когда Ричард открывает глаза и издает стон.

— Привет, — говорю я, подхожу к кровати и беру его за руку.

Ричард силится улыбнуться, но ожила только правая сторона лица, поэтому его улыбка больше похожа на гримасу. Он открывает рот и хочет что-то сказать, но силы его покидают. И все же я вижу, что он меня узнает. Я убираю волосы с его лба, смачиваю губы чистой губкой и, массируя пальцы, начинаю рассказывать, что произошло с ним за эти две недели. Ричард больше не пытается заговорить, пока я не спрашиваю, помнит ли он, что с ним случилось: тогда с его губ срывается что-то похожее на всхлип, глаза подозрительно блестят. Я передаю слова докторов: они уверены, что он полностью поправится, — и показываю на пышный букет бромелий, которые прислала ему мать (хотя на самом деле это была дама — социальный работник из дома инвалидов на Бока-Рейтон).

Ричард действительно поправляется. К концу следующей недели его переводят в отделение реабилитации. Это более жизнерадостное место: на стенах висят картины, есть довольно миленький солярий, да и посетителей пускают почти свободно, — и значит, я могу брать с собой Хлою, которая каждое утро приветствует Ричарда восторженным гуканьем. Сегодня мы принесли ему завтрак: голубой сыр, яблочное суфле, свежие круассаны и большой термос café au lait — кофе с молоком.

— Смотри, что мы тебе принесли, — говорю я, бросив на кровать пластиковый мешок и стараясь сохранить серьезный вид.

В мешке лежат два дешевых спортивных костюма, голубой и коричневый, которые я купила по совету физиотерапевта, поскольку для занятий лечебной гимнастикой Ричарду нужна удобная и свободная одежда. Насколько я знаю, Ричард носит только то, что идеально подогнано по его фигуре, а я ходила за костюмами в «Волмарт».

— Что это такое? Что это за тряпка навозного цвета? — спрашивает Ричард, вытаскивая из мешка коричневый костюм и держа его двумя пальцами.

Чтобы произнести эти слова, ему требуется несколько секунд, но широкая ухмылка на его лице говорит сама за себя. Я издаю восторженный вопль, хватаю Хлою и исполняю с ней победный танец вокруг кровати. Я вне себя от счастья: Ричард, которого я знаю и люблю, этот денди, щеголь и невероятный сноб, возвращается к нам.

— Не могу поверить, что ты это купила, — говорит он.

— Я подумала, что зеленая полоса на брюках пойдет к твоим волосам, — говорю я, плюхаясь на кровать рядом с ним, отчего Хлоя заливается смехом.

Ричард фыркает.

— Эта ткань на ощупь напоминает солому, — говорит он, держа костюм под мышкой.

Я забираю у него костюм и протягиваю чашку кофе.

— Костюмы велел купить физиотерапевт. Я сильно сомневаюсь, что они впишутся в твой гардероб, так что я купила что подешевле. Потом можешь их сжечь, если захочешь.

— И сожгу, на лужайке перед домом. Мы принесем их в жертву богам хорошего вкуса. — Ричард салютует мне чашкой, делает глоток кофе и закатывает глаза. — Мм. Превосходно. Ты прощена. — Затем берет мою руку и подносит ее к губам. — Спасибо тебе, Мира, — шепчет он.