– Я отбираю вещи для отпуска, сама знаешь, дело небыстрое. Постоянно прикидываешь, что положить «на всякий случай», но если не сосредоточиться и начать отвлекаться, непременно что-нибудь забудешь.
Мэгги кивнула:
– Не буду мешать, просто хотела спросить тебя кое о чем.
Мне до дрожи хотелось закрыть уши ладонями и не слышать того, что она собиралась сказать. Но нельзя же хамить человеку, который неизменно добр к тебе. С неохотой я впустила ее на кухню, остро осознавая, насколько неприятны голые стены и пустые поверхности. Выйдя замуж за Нико, Мэгги превратила кухню Кейтлин в место, где хочется задержаться. При виде пышных растений, пушистых подушек и ярких керамических мисок, которые Берил выискала на барахолке, хотелось выпустить скрытые мысли в мир, в эту уютную пещерку, где ручеек разговора мог свободно журчать, не нуждаясь в фильтрах и не опасаясь подводных камней.
Невестка примостилась на одном из наших барных табуретов, теребя пальцами подол халата.
– Можно с тобой поделиться? Ты никому не скажешь?
Я промолчала, сообразив, что пыталась ответить на вопрос, который еще не задали. И уже подготовила привычные реплики, отговорки со смехом, небрежные пожимания плечами, мол «да что здесь интересного», с годами отработанные до совершенства. Можно было сказать: «Просто у него такое чувство юмора, он ничего плохого не имеет в виду». Или: «Все дело в итальянской крови, средиземноморском темпераменте. Фаринелли грешат некоторой пылкостью. Впрочем, он довольно быстро приходит в себя». Еще можно кинуть пустой взгляд и: «Да? А я ничего и не заметила. Не понимаю, о чем ты говоришь».
Мэгги потерла глаза.
– Прости, что вываливаю это на тебя, Лара, но я ужасно переживаю из-за грядущего отпуска. Весь последний месяц Франческа то и дело грубит мне. Даже если мы дома вчетвером, мне очень обидно, но как подумаю, что она и в присутствии Анны будет смотреть на меня, словно на кусок дерьма, так просто рыдать хочется. И ведь моя мама не потерпит от Франчески хамства и непременно вмешается, а я окажусь между двух огней. Даже ехать не хочется. – И тут она расплакалась, но не так, как я, сдержанно всхлипывая, а навзрыд.
Весь адреналин, который я собиралась выпустить, преисполненная благородного негодования, отчего-то хлынул в ноги, и они затряслись. Я села на табурет, с ужасом понимая, что Мэгги с ее жизнерадостной, искренней душой даже представления не имеет, на какие высказывания и поступки способна Анна.
Привыкнув сдерживать эмоции, упаковывать и переупаковывать их в приемлемые для мира формы, я не сразу поняла: даже у Мэгги могут быть собственные демоны. Должно быть, на лице у меня отразилось неподдельное изумление, потому что Мэгги запнулась.
– Извини, наверное, не следовало тебя нагружать, но Нико я ничего не могу сказать, потому что он и так не в себе из-за Франчески. Я знаю, как ей тяжело, но девочка меня просто ненавидит.
Наконец в работу включилась та часть моего мозга, которая не прикидывала «а что сказал бы Массимо, если бы узнал».
– Боже мой. Я тобой всегда восхищалась и понятия не имела, что у вас там все так сложно. Ты так мила с Сандро – он тебя обожает, кстати, – да и вообще со всеми ладишь. Честно говоря, отнюдь не просто вписаться в такую сплоченную семью; мне, например, понадобилась целая вечность, чтобы чувствовать себя комфортно со всеми ними. Но Нико тебя боготворит, а Массимо считает самой лучшей невесткой. – Я постаралась говорить не очень резко и с натугой рассмеялась. – А что касается Анны, так и вовсе нелепо надеяться, что кто-то будет достаточно хорош для ее мальчиков.
Плечи у Мэгги слегка расслабились.
– В самом деле? Не хочу показаться неблагодарной – разумеется, я понимаю, как мне повезло, – но такое ощущение, что я под следствием. Только-только с Франческой все начало потихоньку налаживаться, и тут, словно чертик из табакерки, выскочила та проклятая шкатулка для драгоценностей.
Я как будто стискивала в руках воздушный шар, полный воды, выжидая, где резина раньше всего лопнет.
– Девочка так и не может о ней забыть? Но откуда тебе знать, что случилось с вещицей. Ведь не выбросила же ты ее.
Мэгги закусила губу.
– Именно выбросила. И именно я.
– Да ты что? Почему? – Как только прозвучали эти слова, мне немедленно захотелось убежать. Слишком тяжело узнать, что единственный человек, которому ты доверяла, оказался вором.
– Не могу сказать. Хотя на то была веская причина.
А мне хотелось понять, хотелось убедиться, что я не могу так ошибаться, что мои суждения не настолько ущербны, что, прожив десять лет с Массимо, я все еще способна разглядеть среди стада паршивых овец одну порядочную.
Я всегда благоговела перед Мэгги, перед ее жизнелюбием, задором, стойкостью. Но теперь она пришла ко мне за утешением. И я перед ней в долгу. Ведь именно великодушие, с которым Мэгги учила меня водить машину, отыскивала в Сандро хорошее, дрессировала Лупо, мало-помалу сделало мою жизнь менее одинокой.
– Почему ты не можешь сказать?
Она так туго намотала локон на палец, что даже кожа на виске натянулась.