Послушная жена

– Он придет в норму, потому что в отпуске я намереваюсь заняться этим паршивцем сам. И не позволю тебе баловать его до такой степени, что он начнет пугаться собственной чертовой тени.

Я, как всегда, протестовала молча, прижав свободную руку к боку и мысленно плюнув в мужа яростным аргументом: чтобы добиться желаемого результата, он применил наихудший педагогический метод – издевался над ребенком, который не мог ответить тем же. Но боже меня упаси высказать такое вслух. Массимо правильно нашел мою ахиллесову пяту. Начни я прекословить, Сандро доставалось бы еще сильнее. Сорокапятилетнему мужику нетрудно взять верх над семилетним мальчиком. Или над тридцатипятилетней женщиной.

Сколько раз я поддавалась на его уловки? Сегодня вечером, например, когда мы были в постели, муж гладил меня по лицу, ерзал по мне, бормоча очередные жалкие оправдания из числа тех, на которые я когда-то повелась:

– Я строг с Сандро только потому, что боюсь, как бы люди не сочли тебя плохой матерью, это разбило бы мне сердце.

И подобных оправданий было множество – лукавых, лживых сентенций, выдаваемых за любовь, но на самом деле пустых изнутри: «Я сам выбираю для тебя наряды только потому, что хочу продемонстрировать всем, какая у меня красивая жена», «Твои желания для меня важнее всего, просто я не всегда понимаю, чего ты хочешь».

А отсюда было совсем недалеко до попыток убедить меня, будто он занимался сексом с Кейтлин, лишь бы не беспокоить меня, раз я все время так устаю.

«Или еще какая-нибудь хрень собачья», как сказала бы Мэгги.

Я намеренно избегала разговоров о том, что невестка рассказала мне перед дорогой. Ведь тогда придется признать, что мне все было известно, и почему же я осталась с Массимо? Да Мэгги просто сочла бы меня самой жалкой личностью на этой планете. А может, так оно и есть, раз я годами покупалась на фальшивку, покоряясь воле Массимо, которая бесцеремонно вторгалась в мой внутренний мир, размывала мою личность, подобно зимнему морю, бьющемуся о меловые скалы.

Но ведь я сама хотела обманываться. Сама позволила мужу так себя вести, послушно улыбаясь для публичного фото, а потом, когда объектив закрывали крышкой, корчась в ненавистных декорациях.

Я гордилась удивлением, мелькавшим на лицах людей, когда я представляла сначала своего красивого итальянского жениха, а позже – такого компанейского мужа, самодовольно ловя тень зависти: «Недурно устроилась». Наслаждалась ревнивыми взглядами, когда, уходя с работы, забиралась в ожидавший меня БМВ Массимо – мужчины, который знал, какое вино заказать, как снять лучший номер в отеле, как заставить обычную девушку чувствовать себя принцессой.

Но медовый месяц закончился внезапно. Рождение Сандро вырвало нас из той бури эмоций, которую я приняла за любовь, за всепоглощающий интерес ко мне, очарованная речами Массимо, собственными представлениями о нем и о том, как сильно я его люблю. Через несколько дней после рождения Сандро оказалось, что вечеринку прервали в самом разгаре, электричество вырубили, а мы бултыхаемся на липком полу по колено в проколотых воздушных шарах и пропитанном пивом серпантине.

Я продолжала разбирать чемодан, пытаясь отгонять воспоминания, вылетающие из него с каждой вынимаемой вещью. Футболка, в которой я была, когда Сандро случайно сбил со стола айфон Массимо и разбил его. Длинное платье, в котором я рыдала на заднем сиденье такси, возвращаясь домой с летней вечеринки, которую устраивала его компания. Шлепанцы, которые были на мне, когда муж выгнал меня на заснеженную улицу, пока маленькие ладошки Сандро прижимались к окну.

Я положила на прикроватный столик серебряный медальон, принадлежавший матери, ощупывая крохотную шишечку, оставшуюся на месте спайки разорванной цепочки. Новые яростные волны сливались, накатывая друг на друга, но в свое время мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы похоронить именно это воспоминание.

Я смотрела в окно на терракотовые плитки двора, заставляя себя представить шум и суету замковой жизни в шестнадцатом веке. Но старинные фрески и прекрасные арочные изгибы не помогли: воспоминание, которое я пыталась затолкать подальше, задушить, уничтожить, внушая себе, что этого никогда не было, все-таки всплыло на поверхность. Я смахнула медальон в ящик, но слишком поздно: нахлынувший поток чувств того дня было уже не остановить.

Сандро было месяца четыре. Я не спала всю ночь, соски у меня потрескались и болели, угнетало безжалостное однообразие: крик, встать, покормить, перепеленать, уложить, крик, встать, покормить, перепеленать, уложить… Каждое причмокивание сына у груди вызывало новый приступ боли. Когда Сандро наконец-то заснул в кроватке-корзинке, я рухнула на подушку; в голове клубился туман усталости, но уснуть я боялась: вдруг ребенок снова проснется и мне придется выползать из глубокой тьмы полного изнеможения.