Поставив икону на мольберт, он сел на тахту и задумался, глядя на воздушно-удлиненную фигуру Девы Марии (пропорция тела один к десяти, характерная для Дионисия и всего русского Предренессанса пятнадцатого века) в синем платье, драпировавшемся крупными складками. Она, молитвенно сложив руки, смотрела на Гавриила, и в ее огромных глазах уже как будто стояли невидимые миру слезы. Кого-то ему напоминает ее вылепленное из света и тени лицо… Кого-то, реально жившего на земле, — может быть, просто лицо в толпе, случайно выхваченное на эскалаторе быстрым фотографическим взглядом художника?
А может быть, лицо Богоматери смотрит на него так скорбно, потому что предвидит его судьбу? Недаром Копцев все уши прожужжал о заговоре, который будто бы возник против их Шестой бригады. Серега сейчас занят тем, что бьется, как окунь на крючке. А если ты уже на крючке, какой смысл совершать лишние телодвижения? Лучше «не суетиться под клиентом».
От грустных размышлений немного разболелась голова. Ринат сжал виски холодными пальцами. Прочь дурные мысли, его все это абсолютно не касается. Романтические бредни! Никто не виноват, что все его друзья погрязли в криминальных делах, которые вершили близнецы, — им захотелось лишних, непыльных денег. Никто не виноват в этом, кроме них самих. Никто их на аркане не тащил в эту среду, в которой шаг вперед, назад или в сторону карается смертью. Никто не заставлял их отмывать грязные деньги, заработанные наркотиками, проституцией, продажей оружия. Все события последних лет так стремительно завязались в один огромный клубок, что стоило потянуть за одну ниточку, и весь клубок мгновенно рассыпался ворохом неожиданных смертей.
Уж с ним-то, Ринатом, ничего не случится, это точно. Он благоразумно не ввязывался в грязные дела с братьями Палей. Тогда, два года назад, они предложили ему принять участие в переправке на Запад старинных икон и некоторых картин, полученных при ограблении провинциальных музеев. Планировалось, что он в своей мастерской будет наносить поверх старых полотен слой какой-нибудь ультрамодной живописи, чтобы на таможне их признали за новодел. А потом за границей их очистят от слоя современной краски и анонимно продадут на аукционах «Кристи» или «Сотби», а скорее всего, сплавят в руки коллекционеров, не доводя картину до публичных торгов.
Тогда он с негодованием отказался. И оказался совершенно прав. Именно тот отказ давал ему уверенность в том, что его никак не коснется серия этих ужасных смертей, которая, по версии Сереги Копцева, выстраивалась в стройную логическую цепочку, ведущую прямиком к одному человеку. К кому, интересно? Хоть к самому дьяволу, его это совершенно не касается!
Хорошо, что Копцев не ночевал у него сегодня. С утра прожужжал бы все уши своими подозрениями, испортил бы настроение на весь день. К тому же скоро придет натурщица, они смогут нормально поработать, не заботясь о том, что кто-нибудь им помешает. И женщина будет меньше смущаться, и он сам сможет полностью погрузиться в работу.
Интересно, куда же запропастился этот ненормальный? А вдруг с ним что-то случилось? Ринат пожал плечами, отгоняя поселившееся с утра беспокойство. Что с ним может произойти, закрутился с какой-нибудь девчонкой, он парень легкомысленный, любит порхать с цветочка на цветочек.
Погрузившись в размышления, Ринат внезапно вздрогнул — раздался негромкий стук в дверь. Он взглянул на часы. Натурщица? Половина первого, еще рановато. Он положил икону в сейф, закрыл его на ключ и опустил связку в глубокий карман халата.
— Кто? — осторожно спросил он, прислушиваясь к звукам из-за двери.
— Это я, Ринат Бахтиярович, — раздался тонкий голос. — Мы с вами договаривались на сегодня… Извините, что я пришла немного раньше, чем мы условились, — сказала она, входя в квартиру и стряхивая мокрый плащ в темных потеках воды, — удалось с соседкой договориться, чтобы она с детьми посидела.
— Проходите, раздевайтесь, грейтесь, — улыбнулся Ринат, приглашая ее войти в студию. — Хотите чашечку кофе? Надеюсь, ваши дети здоровы. Пожалуйста, в кресло, отдыхайте, переодевайтесь. А я пока подготовлюсь к работе…
Он попросил ее встать на одно колено, красиво расправил тунику, собранную ремешком на талии и падавшую широкими складками на стройные бедра, — богиня в пылу погони настигла оленя и сейчас целится в него. Несколько черных, упрямо вьющихся прядок он немного смочил водой и опустил на лоб. В этих прядках, прилипших ко лбу, все — и пот долгой погони, и жажда убийства, и азарт трудной добычи, и кровожадность настоящего охотника, убивающего животное не ради пищи, а ради удовольствия…
Он вновь залюбовался ее спортивной фигурой, вылепленной для бега и плавания, а не для рождения орущих детей. И удивился, не заметив на этом теле черт, которые говорили бы о том, что его обладательница целыми днями варила еду, стирала белье, нянчила своих отпрысков и гоняла с тяжелыми сумками по оптовым рынкам в поисках самых дешевых продуктов.