Посмертные записки Пикквикского клуба

— Это, господа, небольшой рассказ, записанный мною вчера со слов моего болтливого слуги, — сказал мистер Пикквик. — Разумеется, я придал ему литературную форму. Хотите слушать?

— Сделайте милость, — сказал мистер Трундель.

И мистер Пикквик, кашлянув два раза, принялся читать —

Повесть о приходском писаре.

• • •

Однажды — это, впрочем, было давно, очень давно — в небольшом местечке вдали от британской столицы жил-был маленький человек по имени Натаниэль Пипкин, занимавший должность приходского писаря в этом местечке. Хижина его стояла на проезжей улице, минут на десять ходьбы до маленькой церкви и приходской школы, где регулярно каждый будничный день, от девяти часов утра до четырех вечера, он учил читать и писать маленьких ребятишек. Был он, как можете себе представить, предобрейшее создание в мире, с кривым носом и кривыми ногами; немного он косил левым глазом и немного прихрамывал правой ногой. Образцом всех училищ считал он свою собственную благоустроенную школу. Раз, один только раз в своей жизни, Натаниэль Пипкин видел епископа, настоящего епископа, с руками в карманах шелкового платья и с париком на голове. Тогда он был еще мальчишкой шестнадцати лет.

Это было великим событием в жизни Натаниэля Пипкина, и можно было думать, что с этой поры уже ничто более не возмутит чистого и светлого потока его земного бытия. Случалось, однако ж, и совсем не так, как можно было думать. Однажды в прекрасный летний день, около двух часов после полудня, когда Натаниэль Пипкин ломал свою голову над аспидной доской, придумывая грозную задачу в назидание и наказание одному негодному мальчишке, глаза его вдруг устремились на розовое, цветущее личико Марии Лоббс, единственной дочери старика Лоббса, седельника ремеслом, жившего напротив приходской церкви. Это мгновение сделалось второй знаменитой эпохой в жизни Натаниэля Пипкина.

Случалось, правда, и довольно часто, что глаза мистера Пипкина останавливались на прелестном личике Марии Лоббс в церкви и других местах; но глаза Марии Лоббс никогда не лучезарились таким искрометным блеском, и розовые щеки Марии Лоббс никогда не покрывались таким ярко-пламенным румянцем, как в настоящую минуту. Ничего, стало быть, удивительного нет, если Натаниэль Пипкин не мог на этот раз оторвать своих глаз от прелестного личика мисс Лоббс; ничего удивительного, если мисс Лоббс, встретив пристальный взгляд молодого человека, поспешила отойти от окна, откуда выставлялась ее миниатюрная головка, и нет ничего удивительного, если вслед за тем Натаниэль Пипкин окрысился на негодного мальчишку и дал ему тумака по затылку. Все это совершенно в порядке вещей, и было бы глупо удивляться всем этим вещам.

Нельзя, однако ж, никаким образом нельзя не удивляться, что человек, подобный мистеру Натаниэлю Пипкину, вспыльчивый человек, горячий, раздражительный, а главное, голый шаромыжник, подобный Натаниэлю Пипкину, осмелился с этой поры питать дерзкую надежду на получение руки и сердца единственной дочери гордого старика Лоббса, богатого седельника Лоббса, который мог бы одним взмахом своего пера купить пахатной земли для целой деревни. Было известно всему местечку, что у Лоббса денег куры не клюют; что в его железном сундуке хранятся несметные сокровища из золотых и серебряных слитков; носилась достоверная молва, что в праздничные дни на обедах Лоббса подают к столу серебряные вилки, ножи, серебряные чайники, сливочники, сахарницы, и каждый знал, что все эти сокровища перейдут со временем в руки счастливого супруга мисс Марии Лоббс. Нельзя, стало быть, не остолбенеть от удивления, когда мистер Натаниэль Пипкин осмелился обратить в эту сторону свой безрассудный взор.

Но любовь слепа, это всем известно. Натаниэль Пипкин косил на левый глаз — это знало также все местечко. По этим двум причинам, соединенным вместе, Натаниэль Пипкин очертя голову бросился вперед по ложному пути.

Если б старик Лоббс заподозрил как-нибудь дерзкий замысел Наталиэля, он, я думаю, повернул бы всю школу, истерзал бы в мелкие куски начальника этой школы и, нет сомнения, удивил бы все местечко своим лютым зверством; потому что он был ужасен, этот старик Лоббс, когда оскорбляли его гордость или когда кровь приливала к его голове. А как он клялся, боже мой, как он клялся! Когда, бывало, напустится он на своего костлявого подмастерью с тонкими ногами, громкий его голос раздается по всей улице, мистер Натаниэль Пипкин дрожит в приходской школе, как осиновый лист, и волосы становятся дыбом на головах его ребятишек.